– Етта… – Вайткус шибко почесал в затылке. – Интересно рассуждаешь. Но мы-то другие, у нас без буржуинства! А демократия в дефиците, как туалетная бумага. Ходил на выборы? И каково оно – избирать одного кандидата из одного?

– Да я разве спорю… – Рука сама потянулась за вторым пирожком. – Нам не хватает демократии и свободы, надо бы их прибавить. Вот только… – Я задумчиво поглощал выпечку, а Вайткус внимательно следил за мной. – Вот только не вычтем ли мы тогда братство? Мы все – товарищи, пока не обдышимся свободой. «Демократии нам! – заблеем. – Правов человека, да побольше!» Сами не заметим, как общество разлезется по лоскуткам, по ниточкам, а индивидуям товарищество ни к чему. Да они и словей таких не знают, всё «господами» обзываются… Хм. Чуть не забыл одно отягчающее обстоятельство – деньги. Когда все продается и покупается, не до равенства и братства… – я фыркнул. – Выступаю, как политинформатор! Так ведь правда…

– Етта… – глубокомысленно заявил Ромуальдыч. – Зерно есть. Всё хорошо в меру – и по уму. Я как считаю? Хочешь за бугор свалить? Уматывай! Только сначала выплати государству за обучение в вузе. Всё, до копейки! В заднице свербит от свободы слова? А ну-ка, сдай свою эпохалку в Главлит, пущай проверят! Правду накропал? Молодец, возьми с полки пирожок с котятами! Набрехал, как Солженицын? Так засунь свой шедевр… сам знаешь куда! Баланс нужен. И дисциплина.

– О! – поднял я палец. – Золотые слова. Пошли, товарищ директор? А то мама будет ворчать.

– А на меня – Ирмочка! – засмеялся Вайткус. – Пошли!

Щелкнул выключатель, впуская тьму. С податливым лязгом прижалась дверь. Я обернулся, глядя на окна верхнего этажа, отразившие неживой свет фонарей. А еще выше вкатилась луна, небесный колобок.

– Я от Моссада ушел, – забормотал тихонько, – я от ЦРУ ушел, а от тебя, КГБ, и подавно уйду…

Среда 12 ноября 1975 года, утро

Первомайск, улица Чкалова

– Сетка! – Изин вопль заметался по гулкому спортзалу, пуская перепуганные эхо.

– Очко! – запрыгали болельщики. – Очко!

Словно разбуженное криками, выглянуло солнце. Тусклый рассеянный свет, сочившийся в огромные окна, забранные частой решеткой, плавно усилил накал, проявился квадратами сияния – шведская стенка заиграла желтым лаком.

Тиныч дунул в свисток и указал на нашу команду:

– Подача!

Я возбужденно подсигивал на носочках, как боксер на ринге, перейдя на место нападающего. Возбужденное топтание игроков пересыпалось короткими взвизгами кедов по площадке.

– Алка, подавай!

Алла, наш кудрявый комсорг, мощно «пробила до пола» – мяч, крутясь ядром, ударился кожаным боком. Аут! Защитники по ту сторону сетки дернулись, да поздно.

– Гаси! – взлетел одинокий голос.

– Да чё гасить?! Всё…

Свисток просверлил воздух за мгновенье до звонка. Команды, медленно остывая, смешались. Слышались возгласы:

– Алка, ну ты вообще! Как из пушки!

– Бац-бац, и мимо!

– Да это Паха зевнул.

– А чё сразу Паха?

– А чё, нет, что ли?

– Ой, да перестаньте вы! Как бы он достал? Ты с места на два метра подпрыгнешь?

– А чё я‑то?

– Ви-и а зэ чэмпионс, май фре-ендс!

Тиныч хмыкнул, принимая мяч.