Я опять поморщился: не хотелось об этом. Но все же заспорил:
— Само по себе это дело нехитрое, когда есть программа…
— Нехитрое в принципе, но технологически емкое. И надо сказать, что этот тип…
— Слушай, ну его к свиньям! — не выдержал я. — Не надо о пакостном перед дорогой.
— И то правда… Ну, тогда один совет на дорогу. Там, в Старотополе, ты будь повнимательней…
— В каком смысле?
— Во всех. Не та страна, что у нас. Степень благополучия на порядок ниже.
— Ох, а здесь уж «степень благополучия»! — буркнул я, вспомнив недавние вылазки террористов.
— И все-таки… — серьезно сказал Юджин.
Выехали мы следующим утром. Поездом. Решили поглядеть в окна, какая она нынче, матушка-Земля. До Старотополя было около двух с половиной тысяч километров. Экспресс-торпеда свистел по насыпям и эстакадам со скоростью полтысячи в час. Первую половину пути Петька плющил нос о выгнутое стекло громадного иллюминатора. Да и я почти не отрывался от окна.
Земля была красива: с пестрыми красками осени на горных склонах, с синими, выгнутыми, словно края гигантского блюда, горизонтами, с шапками облаков, пробитых веерными лучами. С белой россыпью городов и поселков на берегах и холмах…
Все эти картины разворачивались, наплывали и убегали назад с небывалой быстротой.
Когда поезд взлетал на эстакады, казалось, что мы в самолете.
Впрочем, Петька сказал иначе:
— Это, наверно, как твоя «Игла», которая прокалывает космос…
Было совсем не похоже, но я отозвался покладисто:
— Пожалуй…
— Пит, а зачем вообще прокалывать Пространство? Зачем туннели к другим звездам?
— Трудный вопрос… Говорить «зачем» тут, пожалуй, бессмысленно. Человечество раздвигает границы мира… Сейчас вот уже открыта обитаемая станция на Плутоне, почти что на границе Системы. И приходит черед путешествий к другим звездам.
Петька съёжился в пухлом кресле и уже не смотрел в окно. Сказал досадливо:
— Ты как-то не так объясняешь. Слишком просто.
— Извини уж. Как умею…
— Ты не обижайся. Но, по-моему, ты же сам понимаешь…
— Что?
— Что туннель в Пространстве — это… ну, не просто дорога к другой звезде. Это что-то вообще совсем новое. И тут загадка: зачем он нужен?…
Вот копнул, негодник! То самое, что всегда царапало всех нас и чему не было названия. Потому что это было предчувствие, а предчувствиям нет места в программе. По крайней мере, так утверждал строгий Валентин Сапегин. Он был прав. Настройка Конуса требовала предельной четкости…
Я хотел было пробурчать, что эта тема не для философов в коротких штанишках. Но сразу пришло воспоминание, как я, десятилетний, сижу поздним вечером на крыше, жду маму, которая почему-то долго не идет со станции, и смотрю сквозь созвездие Большой Медведицы в дальнюю-дальнюю глубину миров. И возникает «замирательное» чувство слияния с этой бесконечностью. А сквозь него все равно пробивается тревога: почему же мамы так долго нет? Поезд опоздал, что ли?…
И вырвалось у меня то, чего говорить Петьке, конечно, не следовало. Просто не удержался:
— Может, он для того, этот туннель, чтобы каждый мог догнать маму. Если ушла по рельсам…