— Смотри, — прошептал Петька. — Кладбище сохранилось. Вот оно.

На юго-западе центральной части зеленело неровное пятно, усыпанное мелкими крестиками. В точности, как на старых топографических картах. И надпись была: «Загорское кл-ще (ст.)». Очевидно, «ст.» — это «старое».

Мы условились, что сегодня на кладбище не пойдем. Этот поход с разведкой требовал… ну, особого настроения, что ли. И решили мы, что отправимся туда с утра, со свежими силами и с приготовленной для такого дела душой. А сегодня побродим по городу и поищем знакомые места…

Мы бродили до вечера, хотя погода не располагала к прогулкам.

Лет двадцать назад в Старотополе и в окрестных землях произошли события «географического масштаба». Исполнилась мечта идиотов: деятели из Института гидрографии и мелиорации добились осуществления проекта, который обсуждался еще во времена моего детства. Были построены гигантские плотины, ближние низменности превратились в систему водохранилищ, а город сделался морским портом.

Помню, что в детские годы меня эти планы приводили в восторг: чудились водные горизонты, океанские просторы и маяки на речном обрыве, который стал морским берегом. Позже сделалась ясной бредовость этих планов. Природу трогать было нельзя: и так над ней поиздевались достаточно. Однако потом выросло новое поколение кретинов, и, когда я был на «Игле», Старотопольское «рукотворное море» появилось на картах.

В результате изменился климат. Сырой ветер приносил с воды промозглую морось, пасмурное небо давило город.

Даже Петька был недоволен. Раньше-то он, как и я, мечтал о морских просторах у родного города, но сейчас был согласен, что здесь они ни к чему. Он ведь теперь и так жил у моря, а в Старотополе ему жаль было знакомой реки Салги, слившейся с водохранилищем, жаль оврага, который превратился в извилистый залив с бетонной набережной и высокими ажурными мостами. Жаль было прежней сухой старотопольской осени с проблесками солнца и шуршанием листьев…

И вообще обоим нам жаль было старого города. Его следы мы отыскали не сразу. Лишь потом, приглядевшись, стали узнавать знакомые кирпичные дома, зажатые среди современных высотных корпусов. С радостью увидели на берегу здание музея со знакомыми курантами. Затем сквозь сеющий дождик различили на фоне серых небоскребов башни и колокольни Троицкого монастыря.

Ни старый деревянный дом наш в Полынном переулке, ни сам переулок, ни даже улица Гончарная не сохранились. Мы этого ожидали, но все равно стало грустно.

— А может, хотя бы церковь осталась? — тихо спросил Петька. — Ну та, с подвалом. У оврага…

Церковь осталась. Но нашли ее мы не сразу. Берег оврага (то есть Овражной бухты теперь) оказался смещен, передвинут, укреплен бетонными плитами, и церковь стояла поодаль от воды. К тому же узнать ее было трудно: кирпич покрыли голубоватой штукатуркой, выстроили заново колокольню в стиле позднего барокко — с белыми полуколоннами, изящными обводами арок и шпилем. И мало того, неподалеку от нашей церкви стояли еще две: одна — небольшая, белая, с древнерусской шатровой колоколенкой, другая — просторная, с порталом и круглым куполом — этакий образец классицизма девятнадцатого века.