Тревога толчком подняла меня на ноги. «Это должно было случиться, — подумал я. — Столько всего навалилось на беднягу. Днем, понятное дело, школьные заботы, приятели, игры и веселье, а вот ночью-то оно и приходит — печаль и тяжелые раздумья».
Я на цыпочках шагнул в комнату. Мягко горел зеленый, в виде лесного гномика ночник. Я подошел к постели.
Петька не плакал. Но и не спал. Смотрел в потолок. Без удивления повернулся ко мне.
— Что не спишь, Петушок?
— Так. Думаю…
Что тут скажешь? «Не думай, спи»? Или «завтра рано вставать, в школу идти»?
Я сел на край постели. Молча.
Петька сказал хорошо так, ласково:
— А сам-то почему не ложишься, Пит?
— Читаю. Статью одну интересную раскопал.
— А-а… — протянул он. И вдруг спросил, опять уставившись в потолок: — А когда прочитаешь, опять пойдешь — к ней?
Я обалдел. И не нашел ничего ответить, как только:
— А тебе-то что?
— Так… Зачем ты к ней ходишь?
Он прекрасно знал зачем. Потому что я в одиннадцать лет все про такие вещи знал тоже. Что нам было дурака валять друг перед другом?
— Я же взрослый мужик… Природа…
— Ага, «природа». А если от нее ребенок получится?
— Не получится. Карина не хочет… А если бы и получился, чего плохого?
— Вот еще! — буркнул он.
— Ты же сам хотел маленького братишку или сестренку. Там еще, в Старотополе.
Петька возмутился:
— Когда это я хотел? Не придумывай!
— А ты не отпирайся. Я же отлично помню.
— Ты много помнишь… чего на самом деле не было.
Он явно напрашивался на ссору. И я понял почему. Ему порой досадно и неловко было от того, что я знаю про него все. По крайней мере, все из старотопольской жизни. Его дела, мысли, тайные движения души. Поступки, о которых не хочется вспоминать. Все слабости и привычки. В том числе и такие, о которых стыдно говорить. И тот случай с Турунчиком…
И поэтому не раз уже Петька огрызался в ответ на мои даже вполне безобидные воспоминания. Говорил, что я все путаю и «ничего подобного не было».
Конечно, и он, в свою очередь, все знал про мое детство. Но именно про детство, про старотопольское время. А про дальнейшую жизнь — только с моих слов. Поэтому «условия игры» были очень неравные.
И сейчас я спорить не стал. Сказал примирительно:
— Ладно, Петух, не топорщи перья, спи…
Он сердито отвернулся к стене.
Я в подобных случаях отворачивался так же…
Нет, что ни говори, а мы были одно и то же.
Может быть, это «одно и то же» в конце концов и стало между нами колючей загородкой. Тут уж я один был виноват. Когда мы прожили вместе около двух недель, я стал себя ловить на странных ощущениях. Стоило мне вспомнить, кто Петька на самом деле, и я не мог заставить себя дотронуться до него. Вернее, мог, но с усилием. Нет, это было не отвращение, не страх, но… в общем, что-то отталкивало меня. Словно я рядом с каким-то противоестественным существом. Казалось бы, наоборот: полностью своя плоть и кровь. Но, видимо, этого и не принимала человеческая природа. Не готова была к столкновению внутри себя двух одинаковых «я».
В конце концов это стало настолько меня мучить, что однажды я не выдержал, поделился с Юджином и Митей Горским. С Юджином — как с единственным другом. А Митя — он же врач.