Петька вдруг сказал:

— Все же это хорошо, когда человек остался на земле. И живой, и… после… А у Рухадзе и Дона нету никакой могилы. Никакого следа…

И сразу память о погибшей «Игле» и о погибшем нашем деле придвинулась плотно, холодно, неумолимо. Петька, по-моему, испугался даже, видя, как я закаменел. Притих рядом. Я сказал через силу, но упрямо:

— Ты не прав. След остался. В делах и в памяти. И… не все еще ясно…

В нагрудном кармане у меня затрепетала плашка радиофона. Я вытащил его.

— Питвик, утро доброе тебе и Петушку. Это отец Венедикт. Чую, что вы неподалеку. Зашли бы, а? Сивка-Бурка тут уже соскучился, бьет копытом.

— Конечно! Мы и так собирались…

Сивка обрадованно затанцевал вокруг Петьки.

— А где Кыс?

— Остался дома. Спит.

— Не отошел еще от вчерашнего обжорства, — объяснил я.

Петька покосился недовольно. Не любил, когда обижали ненаглядного Кыса даже словом. Даже шутя.

— Сивка-Бурка, конь-огонь, иди-ка приготовь чай гостям, — велел отец Венедикт.

Сивка ускакал, полоща клетчатыми штанами.

Отец Венедикт, глядя ему вслед, сказал:

— Упрашивает меня взять к нам одного мальчика. Какого-то Зайчонка. Я не знаю, как быть. С одним-то не ведаю, как управлюсь. Он вот с каждым часом всё резвее, всё смелее…

— Не бойтесь, отец Венедикт, — серьезно отозвался Петька. — Сивка хороший. И Зайчонок тоже. Им вдвоем лучше будет.

— Так-то оно так…

— А один, без ребят, Сивка не сможет: не привык он. Будет убегать на Пристаня́.

Он это с какой-то сумрачностью сказал. И впервые после нашей встречи я глянул на Петьку с тревогой.

Отец Венедикт, большой, лохматый, встал у окна, запустил пальцы в свою «леонардовскую» бороду.

— Сомнение у меня. Прав ли я, что притянул Сивку-Бурку к себе? А теперь и Зайчонка этого судьба посылает… Что я им в жизни дам? Да и долго ли протяну?

— Теперь поздно сомневаться, — довольно безжалостно сообщил Петька. — Сивка от вас не отлипнет. А от него — Гошка Заяц.

— Может, на «Розалине»-то лучше бы им было? И потом…

Но это он уже явно не всерьез. Со скрытой усмешкой даже. Для того, чтобы мы его поскорее переубедили.

Я сказал:

— Отец Венедикт, вы верите в этот проект? По-моему, авантюра какая-то. Таскать по океанам двенадцать тысяч детишек и готовить в это время для них райские кущи на берегу… Ну, плавание — это ладно. Это, может быть, исполнят. А где ваша Республика возьмет столько средств для детских городков, откуда наберется столько приемных родителей? Это в условиях растущей семейной жестокости, о которой трубят газеты! От родных-то отцов-матерей дети бегут, а тут…

— Я и сам о том же размышляю, когда слушаю передачи о «Розалине». Много розовых слюней вокруг этого дела напустили. И как-то неожиданно всплыл этот проект. Откуда, почему? Однако нельзя не согласиться, что замысел добрый…

— Кто за это взялся-то?

— Специальная комиссия по детским вопросам при самом премьере. Называется «Радужный мост».

— Не ЧПИД?

— Упаси Господь! Всех деятелей ЧПИДа погнали с «Розалины». Там сейчас возятся с детишками добровольцы — молодежь из учительских лицеев… Оно конечно, трудно верится, что за полгода подготовят для ребят иную жизнь, да всегда хочется уповать на лучшее… А хуже все равно уже не будет. Некуда…