– Давайте отойдем вот туда, – предложил он, и они двинулись вдоль платформы подальше от фонарей. – В самом деле, не беспокойтесь о деньгах. Сумма невелика и, может статься, вообще до меня не дойдет, потому что мне скоро уезжать. А почта иногда работает медленно.
– Но я непременно должна с вами расплатиться.
– Хорошо, тогда я скажу, как вы сможете это сделать. Вы меня слушаете?
– Да.
– Я буду здесь следующим летом, на том же месте. Появлюсь самое позднее к началу июня. Следующим летом. Выберите спектакль, приезжайте сюда поездом и приходите в мастерскую.
– И тогда я смогу с вами расплатиться?
– Вот именно. А я приготовлю ужин, мы выпьем вина, и я расскажу вам, что произошло за год, а вы расскажете мне. И еще одно.
– Что?
– Приезжайте в этом же самом платье. В зеленом платье. И с такой же прической.
Она рассмеялась:
– Чтобы вы меня узнали?
– Да.
На краю платформы он сказал: «Осторожно», а затем: «Порядок?» – это они спрыгнули на гравий.
– Порядок, – ответила Робин, и голос у нее дрогнул, то ли оттого, что подошвы заскользили по ненадежной поверхности гравия, то ли оттого, что сейчас новый знакомый удержал ее за плечи, а потом провел ладонями по ее голым рукам.
– Наша встреча – это очень важно, – проговорил он. – Я так считаю. А вы?
– Да, – сказала она.
– Да. Да.
Он скользнул руками ей под локти, обхватил за талию и прижал сильнее. Они целовались еще и еще.
Речь поцелуев. Тонкая, захватывающая, бесшабашная, преображающая. Когда они оторвались друг от друга, обоих била дрожь, и он не без труда совладал со своим голосом, стараясь говорить как ни в чем не бывало.
– Мы не будем писать письма, письма ни к чему. Мы просто будем вспоминать друг друга и следующим летом увидимся. Тебе не обязательно меня предупреждать: приезжай – и все. Если у тебя сохранится чувство, просто приезжай.
Стало слышно, как стучат колеса. Он помог ей подняться на платформу и больше к ней не прикасался, но бодрой походкой шел рядом, нащупывая что-то в кармане.
За миг до расставания он передал ей сложенный листок:
– Я написал это перед выходом.
В поезде она прочла его имя: «Данило Аджич». И ниже: «Белоевичи. Моя деревня».
От станции Робин шла пешком, под густыми темными деревьями. Джоанна не спала. Она раскладывала пасьянс.
– К сожалению, опоздала на предыдущий поезд, – сказала Робин. – Я поужинала. Съела бефстроганов.
– А я-то думаю: откуда так разит?
– И выпила бокал вина.
– Кто бы сомневался.
– Я, наверное, спать пойду.
– Да уж.
«В ореоле славы мы идем, – декламировала про себя Робин, поднимаясь по лестнице. – Из мест святых, где был наш дом»[34].
Какая же это глупость, какое святотатство, если верить в святотатство. Дать себя поцеловать на перроне и получить приказ вернуться через год. Узнай об этом Джоанна – что бы она сказала? Иностранец. Иностранцы подбирают девчонок, на которых никто больше не позарился.
Недели две они почти не разговаривали. Потом, убедившись, что сестре никто не звонит и не пишет, а если она выходит по вечерам, то исключительно в библиотеку, Джоанна успокоилась. Она видела какую-то перемену, но считала, что ничего серьезного не произошло. Потом стала отпускать колкости в разговорах с Уиллардом.