— Вы меня очень обяжете, если позволите взглянуть на него.

— Пожалуйста, — репортер достал из шкафа длинный, с изогнутой ручкой черный мужской зонт и передал его адвокату.

Клим Пантелеевич покрутил полезную вещицу в руках и вернул хозяину.

— А скажите, Георгий Поликарпович, вы художника у пруда не заметили?

— Вы имеете в виду Модеста Бенедиктовича?

Ардашев утвердительно кивнул.

— Видел, конечно. Правда, я не стал его окликать и мешать работе. А то ведь муза — барышня капризная.

— Не знаете, он у себя?

— Вряд ли… В такую погоду он, весьма вероятно, на пленэре…

— А где?

— Скорее всего, там же, в Алафузовском саду.

— Благодарю вас.

— Разрешите вопрос?

— Пожалуйста.

— А вы в самом деле верите, что Аркадий Викторович убийца? Человек, разумеется, он далеко не святой, но на такое злодейство, по-моему, не способен.

— Вот вы уже сами и ответили… А позвольте узнать, что говорит по этому поводу Глафира Виссарионовна?

— Да что вы, женщин не знаете? Вот и Глафира зла на язык…

— Вы мне очень помогли, Георгий Поликарпович.

— Всегда рад.

— Однако мне пора, — присяжный поверенный направился к двери.

Выйдя в коридор, он постучал в комнату Раздольского, но никто не ответил. Ардашев спустился к выходу.

Как раз напротив Присутственных мест на облучке дремал извозчик. Адвокат сел в коляску.

— Куда прикажете? — радостно выпалил осоловевший возница.

— В Алафузовский сад, любезный.

Клим Пантелеевич раскрыл украшенную народными узорами прямоугольную коробочку любимого монпансье, выбрал желтую конфетку и положил ее под язык. Прикрыв глаза, он устало откинулся на кожаную спинку сиденья. «Что ж, сегодня многое прояснилось, и круг подозреваемых значительно сузился, правда, улик еще маловато, а вот сомнений хоть отбавляй, — анализировал присяжный поверенный. — Дай-то бог, чтобы я не ошибся! Жаль, что времени совсем не осталось. Но ничего, на днях я поймаю этого нетопыря-душегуба. Надо только шире растянуть в темноте белую простыню, и тогда ослепленная жадностью тварь обязательно в нее попадется. Кстати, помнится, Елизавета Родионовна жаловалось на странное кровоточащее пятно…» От неожиданности присяжный поверенный проглотил конфетку и быстро достал золотой хронометр Мозера. Часы показывали без четверти пять пополудни. «Надо же, как удачно! Ну вот, я всегда говорил, что сласти стимулируют мыслительный процесс», — усмехнулся про себя Клим Пантелеевич.

И только серой молодой лошадке до людских страстей не было никакого дела. Она живо неслась под гору, выстукивая железными подковами незатейливую мелодию одноконного экипажа.

Городской Тюремный замок, воздвигнутый еще в середине девятнадцатого века, считался в те времена окраинным, забытым богом местом. Раскинувшийся перед ним пустырь окрестили Петропавловской площадью — в честь острожной домовой церкви Святых апостолов Петра и Павла. Перед его высокими стенами постепенно возник стихийный рынок, кормивший не только надзирателей, но и состоятельных сидельцев.

Время шло, и крытые соломой выбеленные саманные хатки обступали мрачные казематы со всех сторон. Появились улицы. Одна из них, Шипкинская, начиналась тюрьмой и через три квартала оканчивалась Даниловским кладбищем.