Но Виктор двигался в ту сторону, словно ноги его вели сами по себе. И никак не мог понять, что его так дико и остро насторожило в увиденной сцене: двое мужчин, катящих за собой на двух оглоблях здоровенную арбу; следом за ними крестьянская телега, пустая, но сразу с тремя возницами женского пола; неопрятная бабка, катящая перед собой несуразную коляску с ребёнком, последний писк моды на любой из улиц столицы; воин в шлеме с открытым забралом, ведущий в поводу коня, на котором в седле восседает закутанная в шелка дама; и сразу шестеро разнопланово одетых личностей, как раз проходящих тщательный осмотр. А чуть в сторонке офицер, отчитывающий кривящегося от досады молодого курносого воина:

– Ты бы только знал, насколько подобные бабки вредные и противные! – донеслись последние слова офицера. – Связаться с такой – опозоришься, как последний лавочник! Ты понял?

– Так точно! – отвечал юнец, пытающийся, тем не менее, отстоять свою позицию: – Но всё равно старуха слишком странная! Зачем ей дурманящие цветы возле ребёнка? И почему ребёнок всё равно продолжает плакать, хотя должен спать, как паралитик?

– Ты что, не понял, солдат? – начал сатанеть офицер, хотя и кричал шипящим шёпотом. – Дали тебе бляху, пропускай! Нечего очередь создавать! Думаешь, до бунта далеко при таком столпотворении?!

А Менгарец уже во все глаза присматривался к неспешно удаляющейся старухе. В ней и в самом деле многое было неправильно. Его так и подмывало вначале поинтересоваться у молодого воина, что произошло, прежде чем самому метнуться и всё проверить. Поэтому он обратился к офицеру:

– Помолчи! – И сразу же к воину: – А тебя как зовут?

– Рядовой Биан, господин! – чётко отрапортовал курносый, догадавшись по расширенным от узнавания глазам офицера, что к ним подошла очень важная персона.

– И чем тебе, Биан, не понравилась та бабка? Куда она и откуда?

– Да потому что слишком уж старая, господин. Говорит, что больную внучку к целителю возила… А почему не мать? И почему коляска выглядит такой тяжеловесной?

Как ни старался Виктор неотрывно смотреть за удаляющимся существом с коляской, всё равно не удержался, чтобы окинуть молодого бойца уважительным взглядом:

– А что за цветы там лежат возле ребёнка?

– Сонные мальвы. Их и в самом деле целители порой дают для лучшего сна детям. Но, как я помню, ребёнку и одного хватит для крепкого сна, а эта девочка чуть ли не всё время плачет…

– Плачет?!

– Ваша св… – попытался вклиниться в разговор прекрасно узнавший подошедшего офицер, но был оборван на полуслове нетерпеливым взмахом ладони и коротким словом «Молчать!». После чего Менгарец дал команду на диво сообразительному и всё замечающему Биану:

– Ну-ка, мо`лодец, беги вон там за домами, и останови старуху второй раз у того перекрёстка. Главное, отвлеки её внимание на себя и постарайся, чтобы она ещё и при мне заговорила. А я незаметно подойду к ней сзади. Шлем и щит оставить! Бегом!

И сам, напомнив офицеру, чтобы тот ни во что не вмешивался, поспешил за подозрительной старухой. И чем больше сокращал расстояние до неё, тем больше убеждался в обоснованности подозрений глазастого бойца. На вид вроде как старая и неопрятная женщина, но всё равно некую мягкую, звериную грацию в походке скрыть никак ей не удавалось. Хоть она и шла, покачиваясь, как гусыня, и несуразно припадая на обе ноги.