Слушая признания Угрюмого, я все больше осознавал, какой страшный человек попал в наши руки, и попал с большим опозданием. Сколько крови пролито! Как легко удавалось ему выхватывать из наших рядов жертвы! Как близоруки и доверчивы были мы!

Далее он писал, что количественный состав своей группы он преувеличил.

Под его началом с первых и до последних дней было всего лишь два человека, на которых он мог вполне положиться. А его доклады об уничтожении так называемых предателей – сплошная "липа".

Закончив чтение, Демьян свернул в трубку листы и, постучав ими по столу, спросил Угрюмого:

– Почему вы ничего не написали о докторе Франкенберге? Куда вы его девали?

– Вас и он интересует? – искренне удивился Угрюмый. – Значит, и он ваш?

Не думал. Собственно, некоторое смутное предположение появилось у меня уже здесь, когда я увидел эту милую, портативную девушку, – кивнул он в сторону второй комнаты, где была Наперсток. – Но потом рассудил, что доктор и она – вещи разные. Но я скрывать не буду. С доктором у нас старые счеты.

– Хутор Михайловский? – напомнил я.

– Совершенно верно. Ну, уж если вспомнили Франкенберга, то надо говорить и о Заплатине.

Дело в том, что Дункель не хотел ставить в известность свое начальство о довоенном дорожном приключении. Как ни говорите, а там он сплоховал. А начальство не любит промахов. И вот обоих докторов он неожиданно встретил здесь. Нельзя было жить спокойно, когда два человека, знавшие его тайну, ходили по городу. И Угрюмый решил избавиться от них. Заплатин умер от сигареты, отравленной сильнодействующим ядом. Сигареты подарил ему Дункель.

А с Франкенбергом пришлось повозиться. Хотелось, чтобы он взлетел на воздух, но машинка не сработала. Тогда он вызвал его к одному больному…

О расправах с людьми Угрюмый говорил легко, как о чем-то необходимом, само собой разумеющемся. Угрызения совести его не мучили. Он даже не делал вида, что тяготится совершенными преступлениями и раскаивается в них. Эх, если бы мы начали проверку подпольщиков именно с него! Сколько жертв было бы предотвращено, сколько бойцов осталось бы в строю!

А он продолжал играть со смертью и вел себя как наш собеседник. Ни больше ни меньше. Он даже шутил.

Когда вопросы иссякли, Угрюмый сказал:

– Я припас вам одну преинтересную историю, не имеющую к подпольным делам никакого отношения. Желаете послушать?

Демьян согласился.

История выглядела так. В сорок первом году, глубокой осенью, наша авиация подвергла бомбежке Энск. Утром после налета Угрюмый заглянул в один двор, где бомба особенно хорошо поработала, и заметил среди остатков машин, оружия, каких-то ящиков труп майора-танкиста. Угрюмого заинтересовал не столько сам майор, сколько сумка, пристегнутая к его поясу. Новая офицерская сумка из чистой кожи. Угрюмый был неравнодушен к хорошим вещам, тем более что сумка уже потеряла своего хозяина. Он взял ее, а дома поинтересовался содержимым. В сумке оказались предметы личного туалета, несколько авторучек, перочинный складной нож, карманный фонарь, коллекция зажигалок, стопка писем, стянутая резинкой, и личные документы покойного. Из документов явствовало, что владельцем их был начальник штаба танковой дивизии майор фон Путкамер. Эрхард Путкамер… Но суть-то не в документах, а в письмах.