— Нет! — завизжал он. — Нет! Я давал слово только про тебя и твоих близких!

— Верно, — согласилась Ирина. — Она тоже из моих близких. Тут все мои близкие, мой народ, каждая живая душа в Литвасе. Все до единого. И ты никого из них отныне не тронешь.

Демон не сводил с нее взгляда. Плечи его поникли; пламя в глазницах пригасло, зубы потускнели. Он стиснул их и выкрикнул:

— Лгунья! Обманщица! Лишила меня пира! Украла мой престол! Но это не конец. Я найду себе новое царство, новый очаг. Уж я-то с голоду не зачахну!

Демон весь содрогнулся. Пламя внутри его совсем улеглось. Все его тело начало облачаться в кожу; бесовское нутро накрылось лицом царя как маской. Даже пышные царские одежды и те возродились в целости: и шелк, и бархат, и кружево. Я закрыла лицо руками, чтобы ничего не видеть, и забилась в уголок на диване. Демон направился было к двери, но Ирина, отняв руку от моего плеча, резко окликнула его:

— Чернобог! Он тоже из моих близких. Отступись и от него, как от остальных.

Я вся обомлела: зачем же она теперь-то демону перечит? Демон замер, и в глазах царя, похожих на драгоценные камни, замелькали рубиновые отсветы.

— Нет! — огрызнулся демон. — Нет, не отступлюсь! Он мой по обетованию, по честному уговору, и мне нет нужды отдавать его тебе!

— Но ты уже отдал, — возразила Ирина. — Ведь ты заставил его жениться на мне. Право жены превыше права матери.

Она стянула с пальца серебряное кольцо и ухватила царя за палец. Демон попытался вырваться, но Ирина держала крепко и ловко насадила кольцо ему на палец до костяшки.

У демона лицо запылало гневом; он раскрыл рот словно бы в крике, но не издал ни звука. Все тело у него выгнулось дугой. Сияние в его утробе устремилось вверх, увенчанное алым огоньком — будто свечку несли по темной комнате. Сияние разгоралось ярче и ярче — и вдруг рывком метнулось вверх. Один-единственный, зато огромный пылающий кусок угля вырвался из горла царя и упал на коврик перед камином. Из угля взметнулись кривые багровые языки, повалил дым, все бурлило, шипело, трещало и плевалось — ярость изливалась на нас как из распахнутой алой пасти.

Девчушка-судомойка хоть и сползла по стене полумертвая от испуга, а все же не растерялась. Она шустро метнулась к железному ведру с песком, золой и огарками, что стоял возле камина, и опрокинула все это на огонь. И еще само ведро сверху нахлобучила.

И, оставив так, в страхе отступила. Из-под ведра потекли струйки дыма, на коврике по ободку обозначилось черное горелое пятно, но дальше не поползло. Да и дым почти сразу развеялся. Девчушка тяжело дышала. А потом она ошалело глянула на меня и потрогала щеку — то место, где чернело еле заметное крошечное пятнышко. Но руки у девочки были все в саже, так что, едва она коснулась щеки, пятнышко и вовсе затерялось.

Меня колотила дрожь. Я все боялась отвести взгляд от ведра — и смотрела на него долго. Лишь когда растаял последний клочок дыма, я вздрогнула и наконец решилась поглядеть на мою девочку, на мою царицу. Царь прижимал ее руки к груди, и кольцо на его пальце сверкало серебром, как и слезы, что бежали у него по щекам. Он смотрел на Ирину сияющими изумрудными глазами — смотрел так, точно никого прекраснее не видел в целом свете.