– Как это трогательно, – Ксюшу завораживали такие воспоминания. – Модест Елисеевич тогда уже не был руководителем театра?

– К сожалению, уже нет, – Феликс скорбно вздохнул. – Но он бывал в театре инкогнито. Пока не началась война…

– Что с ним случилось? – сочувственно спросила Ксюша, она понимала – у истории будет печальный конец.

– Он попал в Ленинград, – на лице старого актера была написана самая настоящая скорбь. – Блокада. Не смог выжить… – Казалось, старику понадобилось некое усилие, чтобы сменить тему, но на столь же безрадостную. – А в сорок третьем погибла и моя мама. Она с труппой была на фронте. Театральные бригады. Развлекали раненых в госпиталях. Случился обстрел, бомба разорвалась прямо у ступеней сцены…

– И вы остались совсем один? – Ксюша искренне переживала за этого милого симпатичного человека, который пережил много, но остался таким сердечным и сильным.

– Я остался в театре, – теперь он улыбался, искренне и тепло. – Я ведь не учился нигде профессии. Я просто жил и рос в театре.

– Вам повезло. Могли бы попасть в детский дом. Но мне говорили, что все актеры театра тогда были как одна семья. Ведь ваша мама тоже была актрисой?

– Да, – важно подтвердил Феликс. – У нас актерская династия. Мой дед, бабушка, мама и отец, а также моя жена. Даже моя внучка учится в «Щепке». Вот только сын с невесткой врачи. За что им мое неизменное спасибо. В нашей семье у женщин хрупкое здоровье. Сын дважды спасал свою мать от смерти. У нее было слабое сердце. А моя мама…

– Она играла в этом же театре? – Ксюша постаралась увести его от печальной темы.

– Конечно, – казалось, старик даже удивился вопросу. – В основной труппе ей не давали значимых ролей. Мама говорила, что это как раз из-за ее здоровья. Она часто болела. Простужалась легко. Говорила, наследие прошлой жизни. У нее была трудная беременность. Тогда темные были времена. Она сильно нервничала из-за отставки Модеста Елисеевича. И мое рождение стоило ей голоса.

– Как это? – удивилась Ксюша и тут же спохватилась, что ее вопрос мог показаться не тактичным. – Извините.

– Мама была примой певучей сцены, – гордо провозгласил Феликс. – У нее был чудесный голос. Лирико-колоратурное сопрано. Но из-за стресса, как сейчас принято говорить, во время родов она сорвала голос… И позже он не восстановился во всей красе. Но какие она исполняла партии! Дядя Георг показывал мне ее фотографии в сценических костюмах…

– Простите, – Ксюша судорожно анализировала данные. – Дядя Георг? Лирико-колоратурное сопрано… Ваша мама – Аглая Орловская?

– Да. – Феликс застыл и смотрел на нее удивленно и вместе с тем растроганно. – Вы слышали ее имя? Вы о ней знаете?

– Так Модест Елисеевич Маев был вашим дедом! – поняла Ксюша. – А ваш отец… Вы сказали, он тоже актер. Он выступал вместе с вашей мамой?

– Мой отец… – лицо старика опять стало грустным. – К сожалению, он погиб до моего рождения. Но я всегда храню память о нем. Помните, с чего мы начали наш разговор? Чацкий и Печорин. Я горд, что исполнял эти роли в постановке моего деда. Печорина я посвятил моему дяде, который растил меня и обучал. А Чацкого я всегда играл в честь моего отца.