– Никита, побойся бога: вот мы с тобой сидим, и между нами никак не полтора-два метра!
– Нарушение! – Говоров поднял указательный палец и тут же снова загнул его: – И одиннадцать – не назначил ответственного за профилактику.
– По-твоему, это справедливо?
– По-моему, это строго. – Он снова взял ложку. – А ты же помнишь – dura lex, sed lex.
– Закон суров, но это закон, – перевела я автоматически и вскинулась: – Но тут как раз не закон!
– Но это правила, и они вот такие. Пока других нет, мы руководствуемся этими. – Никита попробовал борщ и потянулся за солонкой. – Не жди, пока остынет, очень вкусно.
– Нет, погоди, – у меня пропал аппетит. – Я правильно понимаю, что эти ваши проверки тенденциозны? Вы специально выискиваете, на чем подловить бедных рестораторов?
– Почему это они бедные? У них доходы побольше наших. А что до «подловите»… Ну, Лена, это отчасти спорт такой. Они должны следить, чтобы все было в норме, а мы – высматривать нарушения. Кто внимательнее, кто зорче, тот и побеждает. – Очень довольный, он принялся за еду.
– Но позволь… Смотри, гость подходит к кассе в маске, а за столиком ее снимает, потому что она мешает ему есть. Потом он возвращается к стойке что-то забрать, попросить чайную ложку, сахар или идет в туалет и в этот момент забывает снова надеть маску. Это же никак не проконтролируешь!
– Угу.
– При этом в любой момент может зайти проверяющий, сфотографировать посетителя без маски на лице и выписать владельцу заведения штраф, так получается?
– Угу.
– И ты считаешь, что это нормально?
– На то и щука в реке, чтобы карась не дремал!
Я скомкала салфетку, бросила ее на стол и поднялась.
– Ты куда? – поднял голову Говоров.
– Пойду попудрю носик.
– Угу. Маску не забудь! – Он засмеялся и жестом изобразил, будто фотографирует меня.
Я подняла спущенную под подбородок маску, спрятала за ней кривящиеся губы. Сдернув с соседнего стула свою сумку, я вышла из обеденного зала и из холла посмотрела сквозь стекло: Говоров увлеченно ел борщ. Тот, судя по всему, был очень вкусным – не оторвешься.
Я свернула с дорожки к туалетам, прошла в гардероб, забрала свое пальто и с ним в обнимку торопливо вывалилась на улицу. На ходу я кое-как оделась и, выудив из сумки мобильный, заблокировала в списке контактов Говорова.
Вот и все.
Любовная лодка разбилась не о быт – а о ковид.
В ванной что-то грохнуло.
– Сенька! – рявкнула Натка, даже не вздрогнув и не дернувшись с места, – она уже привыкла.
– Это не я! – донеслось из комнаты.
– Венька! – внесла поправку Натка.
– Му! – густым коровьим басом огрызнулся кот, проскакав по коридору мимо кухни.
Грохнуло уже в комнате.
– Сенька и Венька! – Натка сдернула с себя фартук и свернула его в подобие хлыста. – Вот я сейчас приду, и вам мало не покажется!
– Не понимаю, как величественное Воландеморт сократилось в Веньку? – вслух задумалась я.
– А он похож на пыльный гречишный веник, Воландемортик наш, – ответила сестра, одной рукой нервозно похлопывая себя по бедру свернутым фартуком, а другую держа вблизи турки с кофе, который вот-вот должен был закипеть и подняться. – И еще шустрый, как веник. Поэтому – Венька. Сенька и Венька, очень удобно.