К несчастью, он пропустил момент, когда Оле стало плохо на работе.
По горячим следам найти возлюбленную не удалось. Он потратил на поиски несколько дней, рискуя быть замеченным, а когда нашёл, то не смог пробраться в здание. Это был следственный изолятор с усиленной системой охраны здания.
В отличие от распиаренной, но фальшивой, охранки кинотеатра, изолятор был надёжно защищён как от побегов, так и от вторжений, в том числе и иномирных.
Как только Хастад попробовал переместиться на территорию СИЗО, включилась сирена и какой-то больно режущий по ушам звук, всюду забегали люди с оружием, и Хастад вынужден был отступить. Слишком глупо было бы погибнуть от пуль вот так, оставив Олю наедине с её горем.
Великан следил за изолятором с крыши соседней высотки почти всё время, поэтому видел, как его женщину увозят в здание суда. Ему хотелось немедленно забрать её домой, но что-то подсказывало, что этим он только навредит.
Оля боялась людей в форме и строжайше запретила Хастаду показываться им на глаза. Если бы Хастад ослушался, все Олины показания относительно общения с пришельцем признали бы ложными.
После суда Оля шла домой пешком, потому что стыдилась своего неопрятного вида и запаха.
Хастад наблюдал за ней с крыш и понял главное: их ребёнка больше нет. Это стало для него сильнейшим потрясением. Ему не было так плохо со дня, когда убили его родителей. Только вот боль от смерти родных притупилась за давностью лет, а новое горе было свежим, острым, ядовитым.
Он спрятался на своём излюбленном чердаке и плакал совсем как ребёнок. Из его глаз вытекали последние капли детской наивности, а на их место приходило осознание: люди насквозь подлые, им нельзя верить.
Прошло несколько часов, прежде чем великан решил показаться на глаза своей возлюбленной. К этому времени он успел вернуть самообладание. Хола не должна видеть его слабым.
***
Оля сидела на кухне среди развороченных шкафов и валяющейся по всему полу посуды. Она налила себе чай, но даже не отхлебнула. Он так и остыл, отдав своё тепло её ладоням. Глаза у неё были будто бы стеклянные и смотрели в никуда.
Стрелки часов приближались к полуночи.
Когда Хастад появился, Оля никак не отреагировала на него. Даже если её глаза и видели внушительную серую фигуру великана, то в сознании не мелькнуло ни единой мысли о его присутствии.
Хастад замер, и ужас пережитого нахлынул на него с новой силой. Он заметил, что на лице его возлюбленной виднеются следы побоев, а под ногтями багровеют кровоподтёки.
Он, глупый никчёмный уродец, не смог ни предотвратить беды, ни спасти Холу. Лучше бы это его пытали, лучше бы на его долю выпали испытания, чем видеть, что человеческие мерзкие твари сделали с его женщиной.
– Я ненавижу людей, – сказал он.
Ему хотелось крушить всё вокруг, но всё уже разрушили и без него. Нужно было держать себя в руках, чтобы не сделать ещё хуже. Ради Холы. Исключительно ради неё.
Оля ответила нескоро:
– Тебе не место в этом мире.
– Как и тебе, – эти слова он буквально выдавил из себя. Ком в горле и дрожь мешали говорить. Хастад внушал себе, что нужно быть сильнее, чтобы Хола поняла, что ему можно довериться.