Третья же канонерка, «Меттема», которой командовал однокашник Колвилла по колледжу Харлоу, второй лейтенант Грин, почти сумела добраться до порогов.

Увы – только почти.

Колвилл привычно пересчитал картечницы Норденфельда, закреплённые по бортам канонерки. Пять штук – не так уж и мало. Он помнил, как снимали их с полевых лафетов под градом пуль; как платили десятками жизней за каждую из тех, какие удалось взять на борт. Если бы не картечницы – им нипочём не удалось бы отбить пять или шесть – кто их считал? – нападений, когда с берега, заросшего папирусом, на канонерки кидались лодки с вопящими фанатиками-дервишами. И – откатывались назад, оставляя на воде разбитые доски и трупы, трупы, трупы…

Командир «Меттемы» допустил роковую ошибку, слишком уклонившись от фарватера – и оказался в опасной близости от низкого, заросшего папирусом берега. Такое уже случалось, и тогда другая канонерка давала задний ход, отцепляла буксируемые лодки и долго, мучительно стаскивала товарку с илистой отмели.

Но – не в тот раз. С берега ударили ружья, в ответ зачастили выстрелы с «Меттемы», но было уже поздно. Жалкие полсотни футов, отделяющие злополучную канонерку от папирусных зарослей, дервиши преодолевали кто вплавь, кто на жалких лодчонках, куда они набивались так, что низкие борта черпали нильскую воду. Треск картечниц захлебнулся в гортанных воплях, и с борта в мутно-коричневую нильскую воду полетели трупы. Все как один – без голов.

Офицеры умоляли Колвилла выпустить в захваченную «Меттему» несколько снарядов из кормовой скорострелки. Он отказался – зачем? Дервишам наплевать, какая цена будет заплачена за успех, а десяток-другой убитых фанатиков не стоят истраченных снарядов, каждый из которых сейчас на вес золота.

Армейский офицер стащил с головы белый пробковый шлем. Волосы у него были слипшиеся, мокрые.

– Я не устаю гадать, Стэнли, откуда у дервишей современные пушки? Вы знаете, вчера вечером…

И принялся вытирать большим клетчатым платком лоб. Вытер, аккуратно сложил платок и спрятал в боковой карман кителя.

– Так о чём я? Вчера вечером умер мой старый приятель, ротмистр из Четвёртого полка. Он получил пулю в грудь во время той безумной атаки. Долго боролся за жизнь, бедняга, но костлявая всё же взяла своё.

Колвилл кивнул. Когда Гордону стало ясно, что под огнём полевой батареи дервишей боевые порядки англичан долго не продержатся, а малокалиберные скорострелки канонерок ничем не могут помочь избиваемой шрапнелью пехоте, он бросил в дело свой последний резерв, эскадрон Четвёртого гусарского полка. Кавалеристы честно выполнили свой долг – нескольким удалось даже доскакать до орудий и схватиться с прикрытием, но успеха не добились. Из атаки вернулось всего восемнадцать человек, все жестоко израненные.

– …Так вот он уверял, что, когда рубился с дервишами на лафетах пушек, ясно слышал турецкую речь. А он, должен вам сказать, жил некоторое время в Турции и даже умеет немного говорить на их языке…

С берега взвилось белое облачко. До мостика долетел звук ружейного выстрела.

– Кто там ещё на нашу голову? – встрепенулся Колвилл. – Боцман, расчёты к орудиям!