Джонни повернулся и взглянул на дюны. Вот и ответ. Одна из гиен сидела на вершине дюны, внимательно глядя на него. Голод и приближающаяся ночь сделали ее неестественно смелой.

Джонни выкрикнул ругательство и сделал угрожающий жест. Гиена подпрыгнула и скрылась за вершиной.

— Луна восходит сегодня в восемь. До этого времени отдохну — потом пойдем по холодку, — решил он и лег на песок рядом с Бенедиктом. Ощутил давление в кармане, достал алмаз и подержал его в руке.

В темноте гиены начали приближаться с кашлем и криками, и когда луна поднялась, она осветила на вершине их темные силуэты.

— Пошли, Бенедикт. Мы идем домой. С тобой очень хотят поговорить несколько милых полицейских. — Джонни посадил Бенедикта, положил его руку себе на плечо, подставил свое тело и встал.

Постоял так, глубоко погрузившись в песок, удивляясь весу своей ноши.

— Будем отдыхать каждую тысячу шагов, — пообещал он себе и побрел по дюне, считая про себя, но зная, что снова поднять Бенедикта не сможет, если только не удастся обо что-нибудь опереться. Придется за один переход выбираться из песчаных холмов. — Девятьсот девяносто девять, тысяча. — Он считал про себя. Берег силы, сгибаясь под тяжестью, спина и плечи болели, песок задерживал каждый шаг. — Еще пятьсот. Пройдем еще пятьсот шагов.

За ним двигались гиены. Они проглотили окровавленные обрывки, оставленные Джонни в блюдце, и вкус крови привел их в истерическое состояние.

— Хорошо. Еще пятьсот. — И Джонни начал считать в третий раз, потом в четвертый, в пятый.

Джонни чувствовал, как что-то капает ему на ноги. Кровотечение возобновилось, и гиены глотали песок.

— Почти дошли, Бенедикт. Держись. Почти дошли.

Навстречу плыла первая группа залитых лунным светом скал, Джонни добрался до них и упал лицом вниз. Прошло немало времени, прежде чем он набрался сил, чтобы снять с плеч Бенедикта.

Он заново перевязал Бенедикта и дал ему глоток воды, которую тот сразу проглотил. Потом Джонни сам проглотил пригоршню таблеток соли и глюкозы и запил их двумя отмеренными глотками из бутылки. Он отдохнул двадцать минут по часам, затем, опираясь на одну из скал, снова поднял Бенедикта на плечи и пошел дальше.

Каждый час Джонни отдыхал в течение десяти минут. В час ночи они выпили последнюю воду, в два часа Джонни был абсолютно уверен, что пропустил сухое русло и заблудился.

Он лежал у плиты железняка, отупевший от усталости и отчаяния, и вслушивался в кашляющий смертоносный хор среди скал. Пытался понять, где он свернул с пути. Может, он шел параллельно руслу, может, пересек его, не узнав. Возможно. Он слыхал, что иногда заблудившийся натыкается на гудронированное шоссе и не узнает его.

Сколько хребтов преодолел он по пути? Он не мог вспомнить. В одном месте он оцарапал ногу о колючий куст. Может, это и было русло.

Он подполз к Бенедикту.

— Держись, парень. Мы идем назад.

В последний раз Джонни упал незадолго до рассвета. Повернул голову и взглянул на часы: света было достаточно, чтобы разглядеть циферблат. Пять часов.

Он закрыл глаза и долго лежал. Он сдался. Попытка была неплохая, но не удалась. Через час взойдет солнце. И тогда все будет кончено.