— Понятия не имею!

— Как Рейдар относился к вашему мужу? Отец с сыном были в хороших отношениях?

Фрёлик сразу же пожалел, что задал этот вопрос. Как только он произнес последнее слово, в глазах свидетельницы зажглись подозрительные, заговорщические огоньки.

— Разумеется, — ответила Сюзанна и добавила: — Неужели нельзя поручить дело кому-нибудь поумнее? В конце концов, произошло убийство, и его необходимо раскрыть!

— Спасибо. — Фрёлик встал и протянул ей пальто. — Пока у меня к вам больше вопросов нет.

Эммануэль Фольке-Есперсен жил в Хаслуме. У оград стояли машины, припаркованные как попало; почти все были покрыты толстым снежным одеялом. Снегоуборщикам приходилось перемещаться зигзагами. Инспектор Гунарстранна с трудом втиснулся в проем между двумя легковушками, заваленными снегом, и посмотрел на красный дом ленточной застройки. В доме было четыре квартиры. Перед каждой имелся палисадник размером с носовой платок. На ступеньке крыльца в живописной позе сидел черно-белый кот. Крыльцо недавно тщательно подмели; метла из пальмы стояла у входной двери. Древко метлы украшал орнамент в норвежском стиле: розы. Как только Гунарстранна поставил ногу на ступеньку и позвонил в звонок, кот встал и потерся о его левую брючину.

Дверь открыла круглолицая и кудрявая молодая женщина в очках.

— А, вот ты где, разбойник! — Она улыбнулась, впуская в дом кота. — Это вы тот человек из полиции? — продолжала она, придерживая дверь для Гунарстранны.

Тот кивнул.

— Дедушка в гостиной.

Из дома неслись звуки скрипок. Гунарстранна повесил пальто на крючок, который показала ему женщина.

— Я скоро ухожу, — сказала она. — Приехала специально, чтобы помочь.

Следом за ней инспектор зашагал по узкому коридору. Они миновали лестницу, ведущую на второй этаж, и вошли в небольшую комнату. В глаза бросались пианино и кожаная мягкая мебель в английском стиле: диван и два кресла. Скрипичная музыка доносилась из старой радиолы, стоящей у окна, неподалеку от хозяйского кресла. Эммануэль Фольке-Есперсен с трудом поднялся на ноги и протянул гостю руку.

Глаза у Эммануэля Есперсена немного косили; на круглом лице выделялась тяжелая нижняя челюсть. Его белоснежные волосы были тщательно расчесаны и напоминали рождественский серебряный дождик.

Молодая женщина разлила кофе в две чашки и обратилась к Эммануэлю:

— Ну, тогда я пошла.

— Иди, — ответил тот, глядя на стол, где стояли цветастый кофейник, чашки и тарелка с печеньем. Есперсен достал тонкую сигариллу из нагрудного кармана розовой рубашки. — Вы не возражаете, если я закурю?

— Нет, нисколько, — ответил Гунарстранна, с облегчением доставая кисет с табаком. Он неодобрительно покосился на окно, в которое ярко светило зимнее солнце. — Извините, здесь мне ничего не видно, — сказал он, передвигаясь в противоположный угол дивана.

Эммануэль обернулся к уходящей молодой женщине и помахал ей рукой. Та закрыла за собой дверь.

— Внучка, — объяснил он. — Кристин. Славная девочка. Она мне очень помогает. — Он щелкнул зажигалкой и закурил. Музыка в динамиках достигла крещендо.