– Вон Великая церковь! – Вермунд показал ему еще какую-то гору впереди, за огромной площадью, и сделал крестообразный знак перед своей грудью и лицом. – София, сие значит Премудрость Божия.

– Святилище? – Асмунд окинул взглядом причудливые склоны с выпуклыми площадками. – Как же туда забираются?

– Вход с той стороны.

– Вход? В гору?

– Да не гора это… – Купец едва не сказал княжьему родичу «чащоба», но удержался. – Это из камня выстроено. А там внутри палаты дивной красоты, и в них Богу хвалу воздают.

На той же площади Асмунд увидел какой-то каменный дом, с большими каменными крестами вместо окон и дверей, а над ним столп толщиной… с самого Змея-Ящера, вставшего на голову хвостом вверх. Столп по виду казался золотым и ослепительно сиял на солнце, так что Асмунд зажмурился, не успев понять, что это такое. Лишь когда Кольбран тронул его за плечо и указал вверх, он догадался поднять глаза, прикрываясь от солнца ладонью. И резко вдохнул от потрясения: каменный столп уходил вверх на немыслимую высоту, а на вершине его застыл черно-зеленый всадник.

Закружилась голова, и Асмунд пошатнулся. Кольбран придержал его за локоть.

– Это их бог? – выдохнул потрясенный Асмунд.

От вида исполинского всадника с протянутой куда-то к небесам рукой все переворачивалось внутри. От всадника веяло давящей силой и пробирала дрожь: казалось, вот сейчас он чуть повернет голову, глянет на букашек у подножия столпа, и один взгляд его сотрет в пыль!

– Это прежний их кейсар Юстиниан. Из меди вылит.

– Кейсар?

– Да. Бог у них – Христос, ты же знаешь. А этот просто стоит. Ради славы и для памяти.

Просто стоит? Настоящий великан, да еще на коне ростом с дракона, отлитый из бронзы, – просто стоит? На золотом столпе высотой до полдороги к небу?

Но дворцовые стражники-львы шагали вперед, не давая русам времени как следует оглядеться. И Асмунда это не слишком огорчало – он не мог опомниться от уже увиденного.

Их повели на высокое каменное крыльцо, к сияющим медью дверям между столпами гладкого серовато-красного камня. Дабы не утратить присутствия духа, Асмунд предпочитал внимательнее смотреть под ноги, но и там расстилались узорные ковры, выложенные из многоцветных и золотых кусочков стекла. Мелькали одна за другой просторные палаты – каждая с иное городище, и тоже каменные столпы всех цветов, стенная роспись яркими красками, резные узоры, шелковые занавеси, люди и животные из белого камня.

И чем дальше шли, тем крепче Асмунд сжимал зубы и тем больше ему хотелось выше поднять голову и расправить плечи, чтобы не потеряться среди этого великолепия, неохватимого глазом и непостижимого умом. Оглядываясь на своих спутников, он видел на лицах русов напряженную невозмутимость; как и у него, желание не уронить достоинства боролось с потрясением. Здесь, в царском дворце, никто из них ранее не бывал, а стратонес в предместье Маманта не подготовил их ни к чему подобному. Разве что Вермунд, не раз бывавший в богато отделанных храмах, держался увереннее других.

Но вот провожатые остановились перед обитыми серебряным листом дверями. Волосы шевелились на голове у Асмунда, никогда в жизни не видевшего столько серебра зараз даже в виде шелягов, а тут – двери! Так вот, перед дверями очередного покоя толпилось два десятка мужчин, явно не греков. Иные из них были сарацины – в ярких кафтанах, в сорочках полосатого шелка, с черными бородами. Асмунд не удивился: от парней в стратонесе он уже знал, что сарацины не все одинаковые. У них есть разные державы, подчиненные разным правителям, и иные из них дружат с греками. Или хотя бы пытаются дружить.