– Что, на дуб сильно смахиваю? – хмыкнул Селимир и приосанился.

На другой день, еще довольно рано, в гавань Сугдеи вошли два русских скутара. На каждом было человек по десять. Они миновали мол, причалили у ближнего к городу его конца, высадились, оставив по человеку в каждом скутаре, прочие отправились на рынок. Оружия при них не было – как и полагалось по уговору между их вождями и стратигом.

Рынок Нижнего города в это время изобиловал плодами земли. Уже созревали сливы – желтые, красные, розовые, синеватые, – а еще вишни, груши, яблоки, дыни. Целыми горами лежали свежие смоквы, блестя под солнцем лиловыми, бурыми, зелеными боками. Синел в корзинах виноград, продавались орехи. Рыбаки принесли утренний улов, с повозок предлагали пифосы свежего молока, творог и сыр, яйца и домашнюю птицу. От углубленных в землю хлебных печей тянуло запахом горячих лепешек, а от жаровен – жареной рыбы.

Русы толкались среди повозок и лавок, приценивались к припасам. Главным среди них был средних лет довольно полный архонт с румяными щеками и в зеленом кафтане; заломленная набок хазарская шапка с «ушами» придавала ему лихой вид. Разменяв серебряный дирхем на фоллисы, он покупал свежие лепешки, сыр, жареную рыбу, сливы, а его отроки складывали это все в корзины и заплечные короба из темно-желтой коры: это называлось «береста». Трое тащили по амфоре вина.

– Уезжаем домой, – охотно рассказывал архонт торговцам. – Князь уже стан сворачивать приказал. Не поладили было князья наши, да вроде сговорились. Худой мир лучше доброй ссоры, а, борода? Верно говорю? Вот, на дорогу запасаемся. У нас-то такого овоща сладкого не водится… Правда, меды у нас лучше, а то вино это ваше такая кислятина бывает, ну его совсем! Ого…

Он оглянулся вслед женщине, что прошла мимо, улыбнувшись ему из-под края покрывала полусонной улыбкой, будто поднялась раньше, чем ей хотелось бы.

– Вермунд! – заорал толстый архонт. – Вермунд где?

– А вон, смоквы у старухи пробует, – подсказал кто-то из отроков.

– Да плюнь ты свои смоквы! Поди спроси у вон той – она из тех, кого можно, или чья-то?

В недолгом времени русы вновь показались в гавани. Отроки были нагружены корзинами и амфорами, а Селимир шел между двумя потаскушками, что слоняются близ рынка и причалов: обе хохотали, хотя едва ли много понимали из того, что он им рассказывал по-славянски. Зато хорошо понимали звон дирхемов в кошеле у пояса с хазарскими бляшками, что украшал его выпирающий живот – архонт явно не напрасно сходил на Таматарху и мог похвалиться добычей. Сугдиане оглядывались на них, прикрывая рты ладонями, чтобы не смеяться. Рыжая Панагула не зря сегодня встала в такую рань – для нее, конечно, – как знала, что ее поджидает хороший заработок. Синяк под глазом с того случая в кабаке Носатого Закиса у нее уже почти прошел. И подружку прихватила – Элена, тезка василиссы, хоть и располнела на третьем десятке, а тоже была еще ничего. Наверное, про этих женщин русский архонт тоже мог бы сказать: «У нас такого не водится».

Сделав столь прекрасные запасы, домой, то есть в стан, архонт не торопился. Миновав свои лодьи, вся ватага вышла на мол и уселась там, шагах в сорока от машины, которая поднимала в случае надобности железную цепь через гавань. Второй конец цепи был закреплен на берегу, и там тоже стояло пять человек стражи. Старший их находился здесь, при своих людях. Десятник, Фрасас, безо всякой радости смотрел, как человек семь русов усаживаются на мол, откуда открывался и впрямь красивый вид на гавань и Нижний город, как отроки открывают корзины и раскладывают на расстеленном плаще лепешки, свежие смоквы и белый сыр, как архонт отбивает запечатанное смолой горлышко амфоры, кидает его в воду, а сам наливает вина в рог, который принес на поясе. Потом амфору пустили по кругу; отроки пили, угощали женщин – Панагула и Ленико визгливо хохотали, глядя, как дикие русы проливают вино на грудь через неровно обломанные края, но сами тоже не отказывались приложиться. У этих варваров и потаскухи научатся пить неразбавленное!