Мы приехали в деревню, которая называлась Русские Краи. И действительно находилась на краю света. Дальше уже не было ничего. Люди голодали. Собирали на полях колосья, пролежавшие под снегом всю зиму, и ели. И умирали от отравления.

Помню, как вместе с деревенской подругой Милькой забежала в избу, где лежала покойница – шестнадцатилетняя девушка. Вокруг вой и причитания. Нам, детям, это было интересно. Театр.

Наступил церковный праздник. Хозяйка избы, в которой мы жили, взяла меня на кладбище. Поставила на могилу и велела читать стишок. Я декламировала весь свой репертуар: Маршак, Чуковский, Агния Барто. Когда стихи кончились, стала петь песни. Мелодию выводила правильно, старательно, легко брала верхние ноты. Я пела «Темную ночь», «На закате ходит парень», «На позицию девушка провожала бойца».

Моя хозяйка расстелила у моих ног платок. В этот платок бросали крутые яйца, пирожки, конфеты, мелкие деньги. Откуда брались такие богатства?

Когда я иссякла, хозяйка завязала платок в узел и принесла моей маме заработанное. Тася пришла в ужас: ее дочка побиралась, как нищенка. Но с другой стороны – улов не малый. Тася по-братски поделилась с хозяйкой и подумывала: не отправить ли меня опять на заработки. Но церковный праздник кончился, надо было ждать следующего.

Мама работала на разгрузке зерна. Зерно свозили в церковь. Церковь когда-то была красивая. Стены расписаны святыми. Сейчас там хранили зерно. Святые стояли засыпанные до бровей.

Тася махала лопатой, она была сильная, здоровая и азартная, не боялась никакой работы, в отличие от Раи, жены дяди Жени, которая была назначена в семье красавицей. У Раи были бархатные глаза и руки, растущие из жопы. Не умела ничего, только жаловалась на здоровье.

Мама махала лопатой, сгружая с грузовиков зерно. Ненароком закидывала горсть зерна себе в трусы и в лифчик, зачерпывала в обувь – это были лапти.

Когда приходила домой, встряхивалась как курица и под ней образовывалась немалая горка зерна. Тася раскатывала это зерно в муку и пекла нам оладьи. Полноценное питание. Мы об этом не распространялись. Опасно. За хищение государственного зерна могли и посадить. И расстрелять тоже могли.

В нашей стране никогда не считались с отдельным человеком. Люди – мусор. А по законам военного времени – тем более.

Тася вышила одной бабе кофточку – веночек на груди. В веночке переплетались колосья, васильки, клевер, ромашки. У Таси были нитки мулине всех цветов. Как же это было красиво… Желтые колосья, синие васильки, сиреневый клевер, зеленые листочки. На белом батисте кофточки загорался пестрый, нежный, изысканный веночек. Глаз не оторвать.

Слух пошел по всем Русским Краям. К Тасе повалили бабы с кофточками. Молодые женщины, оставшись без мужчин, все равно хотели быть красивыми. Что это? Инстинкт? Озеро надежды? Пусть не сейчас, не сегодня, но когда-нибудь вернется с войны ее любимый, а она к нему – в вышитой кофточке.

Эти кофточки помогали выжить – поднимали дух, возрождали надежду.

Тася денег не брала. Зачем ей бумага? Она брала натурой: яйцами, маслом, хлебом. И приносили. За красоту отдавали последнее. И в результате у Таси в погребе стоял туесок меда, брус масла и кирпич хлеба, завернутый в холщовое полотенце. Тася по утрам отрезала нам хлеб – полный квадрат, сверху масло, а уже на масло ложка меда. Чем не завтрак? Французы и сейчас так едят, только вместо хлеба круассан.