Я выслушала предложение и отказалась. Каким надо быть идиотом, чтобы бесплатно метаться по Уфе, как заяц во хмелю, и два раза взлетать и садиться на отечественном самолете…

Мне позвонил руководитель этой поездки, главный бабуин. Я его глубоко уважала и не смогла сказать нет. Я подумала: всего один день. От меня не убудет.

Я приехала в аэропорт и увидела в центре зала группу писателей. И обомлела. Старые люди в старых одеждах. Хлам. Седые головы, желтые лица, дубленки на искусственном меху, плащи из клеенки. При этом состав – звездный: философы, критики, живые классики. Во что превратило их время… Посреди зала стоял табунок холстомеров, откинутых за пределы игрового поля. Мне стало стыдно за свою шубу. Выделяться – нескромно и даже отвратительно. Но куда денешься? Не уходить же обратно.

Самолет взлетел и тут же разгерметизировался. Летающий гроб. Пришлось вернуться обратно в этот же аэропорт.

– Сели, – с облегчением сказала я Генриху Боровику.

– Сели, – согласился он. – Только где?

Он был уверен, что мы уже разбились и сели на том свете.

Я не сдавала багаж и тихо, по-английски покинула делегацию. Вышла на улицу. Обернувшись, я увидела через стеклянную дверь, как вся делегация поднимается по лестнице в зал ожидания. Будут ждать, когда починят самолет.

Что их гонит? За чем они устремляются за тридевять земель на скомпрометированном самолете? Потом поняла: за собой. Они хотят прокричать свои ценности, которые они накопили за жизнь. Они хотят быть не в ауте, а в центре поля, играть свою игру. Совсем недавно им внимала вся страна, а сейчас это никому не интересно. Они замкнулись в своем самолюбии, но им необходимо крикнуть: «Я царь еще!» И за этим они летят в Уфу. И не жаль им здоровья, не надо денег. Святые люди.

Еще в самолете я обратила внимание на политика из Дагестана. Он сидел в кресле и готовился к докладу. Когда стало известно, что самолет технически неисправен, он не поднял головы от блокнота, продолжал накидывать тезисы. Особое кавказское достоинство: не обнаружить страха перед смертельной опасностью. Разобьемся – значит, такова воля Аллаха. Не попрешь ведь против Всевышнего.

Даже в период смуты такие люди не теряют своей человеческой сущности. Им – спокойно. И с ними – спокойно.

Я возвращалась на такси домой. За окном мела поземка. Декабрь. Я жадно всматривалась в то, что за окном. У меня было чувство, будто я спаслась, выскочила из горящего дома и живу дальше.

Когда я вернулась, мне открыла домработница. Она меня не ждала. У нее были свои планы на мое отсутствие. Я явилась как с неба в прямом и переносном смысле. У домработницы покривилась морда. Голые сиськи висели до пупа. Собралась мыться.

Я для нее – нефтяная скважина, которую хорошо бы выкачать до дна. Ее интересует только прибыль, как и западных издателей, а я сама как таковая не нужна ей тыщу лет, и, если бы я грохнулась с самолетом, она собрала бы свои шмотки, прихватила мои и пошла искать следующую нефтяную скважину.

А что бы я хотела? Преданности и любви за свои деньги. Но любовь за деньги не бывает. Любовь – только за любовь. И преданность – только за преданность.