На второй день химиотерапии у меня пропал аппетит. К началу третьего дня количество красных кровяных телец резко упало. Меня рвало, я чувствовала себя ужасно, так что о еде не могло быть и речи. Меня начали кормить внутривенно. Горло распухло, и я глотала с большим трудом. Друзья привозили мне в больницу мороженое и пудинги. Они надеялись, что я смогу это есть, но я не могла.
Потом доктора нашли правильное сочетание болеутоляющих и противорвотных лекарств, после чего у меня начался бред. Я не понимала, который час, день на улице или ночь. В таком состоянии я оторвала от груди центральный венозный катетер. Помню, как меня быстро везли на каталке по коридору с бледно-зелеными стенами и сквозь двойные двери вкатили в операционную для того, чтобы опять вставить катетер. Мне казалось, что я схожу с ума. Я как будто оказалась заперта в собственной голове, откуда мне уже никогда не выбраться.
В какой-то момент пребывания в больнице я дрожащей рукой написала в своем дневнике:
«Я просыпаюсь и вижу перед собой красивый стол из красного дерева. А может быть, это и не стол… На нем огромные свечи и над ним хрустальная люстра… Может быть, это гроб… О, должно быть, это мой гроб!»
В этом состоянии я пробыла две недели, но затем, несмотря на тошноту и запор, наступило облегчение, потому что количество красных кровяных телец вернулось в норму.
В пятнадцатую ночь пребывания в больнице я увидела во сне своего дедушку.
На восемнадцатый день мне сказали, что скоро выписывают. По сравнению со множеством других пациентов, прошедших тот же курс лечения, я очень быстро пришла в себя и стала поправляться. Меня отпустили домой в субботу, и повез меня, уже не в первый раз, папа, а не Чарльз.
После пересадки стволовых клеток я решила подождать и не выходить на работу. Мне надо было пройти еще четыре курса химиотерапии и тридцать сеансов лучевой терапии. Я планировала возобновить работу в сентябре, когда дети пойдут в новые школы. Так как я закрыла свою практику и попрощалась с пациентами, мне предстояло начинать все практически с нуля.
Сразу после выписки Чарльз поставил меня перед фактом: мы переезжаем, больше тянуть нельзя. Согласиться на переезд в моем состоянии мог только безумец. В течение нескольких часов я паковала вещи, потом спала, после чего снова паковала. При этом лечилась от ужасных болей в животе. Я несколько недель не могла сходить в туалет по-большому! Как бы я себя ни вела и что бы ни делала, Чарльз неизменно меня критиковал. Если я говорила ему, что не спала днем, он отвечал, что я не забочусь о своем здоровье. Если я чувствовала себя усталой и днем спала, муж считал, что я валяю дурака и не помогаю с переездом, взваливая все заботы на него. В то же время я начала подозревать, что Чарльз распустил часть пациентов, чтобы в это время встречаться с Мариссой. Потом он и вовсе объявил, что хочет ходить в бассейн, и отсутствовал по два-три часа почти каждый вечер. Дома Чарльз не выпускал из рук мобильный телефон и часто выходил на веранду, чтобы ответить на звонок.
Я уже не обманывала себя насчет его верности или нашего счастливого будущего. Я смотрелась в зеркало и видела изможденную женщину весом менее пятидесяти килограммов. Ослабевшую после года изнурительного лечения, хирургических вмешательств и отравления ядом, которым убивали раковые клетки. Внешне я напоминала узника концлагеря.