– Господин Вильсон рассказал нам, что вы бежали из-за протеста против того, что Скрэнтон с его людьми отправились громить индейскую деревню. Да и сам Скрэнтон подтвердил, что приказал вас связать и оставил под охраной. Поэтому у нас к вам претензий никаких. Наш медик осмотрит потом ваши ребра, а пока пройдемте с нами.

– А что с Томом Вильсоном? – спросил я. – Он тоже не принимал участия в убийствах индейцев. Да и человек он очень хороший.

Вильсон с благодарностью посмотрел на меня, но во взгляде его я заметил некий фатализм. Похоже, он решил, что отмучился, и что жизнь его подходит к концу. Но незнакомец ответил:

– Посмотрим. Индейцы требуют, чтобы мы отдали им всех, кто был в группе Скрэнтона. Но решать будет наш командир.

– Благодарю тя, Христе Боже, – возрадовался я. – Индейцы, как я читал у французских философов – люди благородные и, когда разберутся, то ничего Тому не сделают.

Взгляд же Вильсона потускнел, только мне там еще почудилось нечто саркастическое. Да, подумал я, видимо, он маловер – не верит ни в благородных дикарей, ни в промысел Господень. Ну что ж, придется мне помолиться за него, когда буду говорить с командиром этих странных воинов.

Тем временем двое других сноровисто обыскали Гранта и два трупа, сняли с них ружья, ножи и все, что они несли. Связав попарно, они навьючили мешки на Гранта и Вильсона, хотя на последнем уже и так висело два мешка, в одном из которых я узнал свой. Под конвоем зеленых людей мы пошли по лесу в каком-то известном лишь им направлении.

12 июня 1755 года. Деревня Аткваначуке. Кузьма Новиков, он же Ононтио, радушный хозяин

Предупрежденный, что в гости придет не только старший пятнистых людей, но и двое его помощников, я велел Василисе готовить угощения побольше – все мужики любят поесть как следует, да и сытые люди обычно более покладистые и сговорчивые.

Вечером в избу пришли трое – сам Хас и еще двое, назвавшиеся Леонидом и Рустамом. Они поздоровались, с любопытством посмотрели на Василису, которая накрывала на стол, но в дальнейшем предпочитали помалкивать, лишь иногда вставляя фразы и слова, когда Хас вопросительно смотрел на кого-нибудь из них.

Я поставил на стол бутылку виски «Shenk’s», пояснив, что этот виски с недавних пор начали изготовлять в Пенсильвании, и Джон Харрис, у которого я купил эту бутылку, утверждал, что оно ничуть не хуже, чем хваленые шотландские и ирландские сорта. Разлив каждому по половине глиняной чашки, я достал кувшин с водой, но Хас, продегустировав содержимое чашки, покачал головой и сказал, что сей почтенный напиток нельзя пить разбавленным.

Чувствовалось, что гости пьют по накатанному, и тосты уже не раз произносились за различными застольями. За хозяев дома, за здоровье… Третий и четвертый тосты удивили меня. Перед тем, как выпить в третий раз, гости молча встали и, не чокаясь, помянули всех своих павших товарищей, в том числе и моего погибшего приемного сына. А четвертый тост был выпит за то, «чтоб не в последний раз так сидели» или чтоб по самим гостям как можно дольше не пили третий…