Решимость идти как ни в чем не бывало в Орденскую резиденцию покинула волшебницу на середине пути. Она замедлила шаги, потом вовсе остановилась возле телеги, с которой мужики разгружали мешки с мукой. Огляделась растерянно: ведь некуда идти, не к кому, незачем. Она совсем одна, чужая в этом засыпанном снегом городе!.. Вита ощутила, как глаза вновь наполняются слезами. Она не плакала, когда бежала из Грапатука, когда покидала, по всей видимости, навсегда Крей-Лималль. А вот сейчас заплакала, прямо на улице, торопливо стирая слезы и ловя себя на мысли, что хочет покинуть Вишенрог, ни с кем не прощаясь, и отправиться куда глаза глядят…

– Немедленно вытащи меня отсюда, иго-го-го! – неожиданно сказала стоящая рядом лошадь и попыталась наступить девушке на ногу. – Здесь темно, холодно и воняет мертвечиной!

Перестав хлюпать носом, Вителья изумленно уставилась на животное. Коняка, фыркнув, добавила:

– Если нужно, я могу прощения попросить!

Девушка в раздражении тряхнула копной волос и поспешила прочь от разговорчивой животины. Однако это оказалось не так-то просто.

Синички, перелетающие с деревьев на фонари и обратно, словно сговорившись, пищали: «Ну прекрати. А? Я все… О! Объясню. Тю!» На рыночной площади живая рыба на одном из прилавков, страшно закрутив глазами, изрекла: «Глупая! Ты игнорируешь истину!» Какой-то оборванец схватил Вителью за рукав и попросил, глядя на нее пустыми глазами: «Сжалься надо мной, я больше не хочу здесь оставаться!» Широкоплечий седовласый мастер, проходя мимо, упал перед ней на колени и стал истово просить прощения, посыпая голову снегом…

Вителья бежала, зажав ладонями уши, стремясь покинуть людные места. Ноги сами привели ее к Золотой башне. Бруттобрут, узнав посетительницу, кивнул благосклонно и махнул рукой в сторону узорчатых плиток пола, предоставляя ей право самостоятельно подняться в покои архимагистра. Очутившись там, волшебница обнаружила Ники сидящей на собственном столе и в задумчивости качающей ногой.

– Вителья! – обрадовалась архимагистр. – А я как раз раздумываю, позавтракать ли мне в одиночестве или напроситься к кому-нибудь в гости! Да ты, никак, плачешь? Ой, девонька… Что такое?

Ласковые нотки в приятном женском голосе напомнили Вите материнские. И так это оказалось больно – и мысль, что маму она больше не увидит, и обида, которой за прошедший час меньше не стало, и сладкая нега собственного тела, подаренная на рассвете предателем Яго, – что девушка буквально рухнула в объятия Ники и разрыдалась, совершенно по-детски размазывая слезы по лицу.

– Солнышко, кто тебя обидел? – Никорин подвела ее к креслу, усадила, присела перед ней на корточки и взяла за руку. – Неужели кто-то из моих магов?

Вита отчаянно затрясла головой, не в силах ответить.

– Да ты совсем измучена, – заглянув девушке в глаза, воскликнула Ники и вдруг легко дунула ей в лицо: – Поспи-ка немного! А когда проснешься, будешь в состоянии все мне рассказать.

Вита хотела было крикнуть, что спать не хочет, желает лишь оказаться от Вишенрога как можно дальше, но сон закутал ее в ватное одеяло, сделал невыносимо тяжелыми веки и теплой ладонью запечатал рыдания, давая отдых измученной душе.