Аглая Николаевна Скоморохова говорила о своей тетке как о человеке суровом. Но у меня изначально не сложилось такого впечатления. Наверное, она все же была строгой, но раньше. С современными школьниками невозможно держаться мягко. Они просто съедят живьем такого учителя.

Но шесть лет, проведенные в деревне, наверное, позволили Елене Анатольевне оттаять и стать мягче. А этот случай с посылкой вообще, похоже, выбил женщину из привычной колеи, и она никак не может в нее вернуться. Это случается с людьми, которые живут в собственном мире, придуманном ими когда-то, и болеют оттого, что им иногда приходится переходить в иную, естественную среду обитания.

Как я и предполагал, наблюдая за тем, как Нифонтова выходила из дома, пол на веранде был разворочен. Но еще до веранды я привычным взглядом осмотрел крыльцо, от которого мало что осталось. Теперь вместо него на земле лежали две расколотые пополам березовые колоды разной толщины.

Видимо, кому-то привезли дрова, и какой-то сердобольный местный мужик перенес эти чурки во двор к пожилой женщине. Без них ей невозможно было бы взобраться в дверной проем. Вернее, в то, что раньше было таковым. Но теперь его уже не существовало, как и самой двери.

Веранда была построена не на фундаменте, а на так называемых столбиках. На них был уложен брус, а уже на него настилался пол. Вокруг возводились щитовые стены с каким-то слабым утеплителем. Веранда была летним сооружением, имеющим большие окна с одинарными, ныне выбитыми стеклами.

Все это, на мой взгляд, следовало теперь сносить и строить заново. В том числе и два кирпичных столбика, сломанных взрывом. Просто отремонтировать веранду было бы возможно, но едва ли кто-то решился бы дать гарантию в том, что она сразу же не разрушится снова. Даже без взрыва. Построить заново проще и дешевле.

— Здесь будьте осторожнее, — предупредила меня хозяйка.

Я в ответ только улыбнулся. Увы, я не умею падать с двух стандартных половых досок, лежащих рядом. Будь они хоть на высоте седьмого неба, у меня не закружилась бы голова, хотя меня когда-то уверяли на медицинской комиссии, что по ней танк ездил. Я прошел по доскам даже куда более ловко, чем хозяйка дома, уже привыкшая к такой эквилибристике.

— Надо сносить эти развалины и все строить заново, — посоветовал я Елене Анатольевне.

— Да, племянник сегодня смотрел, то же самое сказал. Обещал на днях с друзьями приехать, все сделать. Ремонтировать, говорит, бесполезно.

Она во второй раз упомянула племянника. Сперва я никак не отреагировал на это. Теперь следовало услышать такие слова.

— Юрий Максимович, что ли? Племянник-то?

— Он, Юрик. — Елена Анатольевна наконец-то добралась до двери дома, распахнула ее и шагнула за порог.

Но голос ее при произнесении имени племянника стал вдруг теплым, почти ласковым.

— У вас с ним хорошие отношения? — спросил я вроде бы мимоходом, просто для поддержания разговора, и никак не проявляя свой интерес к этому человеку.

— А как иначе. Он ведь, по сути дела, воспитан мною и моим покойным мужем. Наше произведение. Отец с матерью им почти не занимались, а Юра был чрезвычайно талантливым мальчиком. Мы для него старались. Помогали, чем уж могли.