– Не вставай. И слушай сюда в оба уха. Когда началось, я наверху был, смотрел за дорогой. Этот ублюдок, который тебе в спину целился, ему по телефону позвонили. Он из машины выскочил, и тут же рвануло. Соображаешь? Теперь скажи своему снайперу, чтобы выходил. И глупостей не делал.

– Ему надо позвонить.

– Так позвони.

Американец растер запястья, достал телефон и натыкал номер.

– Нам ракета сюда не прилетит на твой звонок? – спросил я.

– Очень смешно.

– Да как знать. Кто-то же пытался тебя убрать? Один из своих, что показательно.

Американец выругался, еще раз натыкал номер.

– Не отвечает? – догадался я.

– Нет.

– Не трудись. Сделаем так. Пойдем вместе к тому дому, что у зарослей. Вместе – это значит, как сиамские близнецы, понял? Ты постоянно между мной и зеленкой справа.

– Не так быстро. Где база?

– А где бабки?

– А ты не видел?

– Видел, – не стал отпираться я. – Но есть два нюанса. Я видел мешок и не знаю, что там, старые газеты или еще какая хрень. Второе – как я тебя кину, если тут твой снайпер. Да, и третье – после всего, что тут сделалось, мне удочки сматывать надо – другого выхода нет. А сматываться, имея на хвосте американцев, меня не улыбает.

Американец переварил. Потом попросил:

– Дай мне оружие.

– Обойдешься. Да и нет у меня лишнего. Ты что, ту винтовку потащишь? Там, на месте, что-нибудь найдем. Пошли.

Было нечем дышать. От жары потрескивали волосы, пахло паленым. Пахло раскаленным металлом, горелой резиной, гарью от солярки. Они прятались рядом с догорающей машиной, потому что другого укрытия у них не было.

Нога почти не болела. Боль сменилась на странное отупение, когда ты не чувствуешь ногу как часть своего тела. Хорошо, хоть кровь унялась, но он понимал, что все пошло наперекосяк. И что он не пройдет и сотни метров.

– Надо с ним договориться. – Борис сказал это таким тоном, как будто разговаривал сам с собой.

Никто не обращал на него внимания. Никакого. Курды не знают, как договариваться, они просто не умеют этого делать. Это народ, который вот уже сто лет, с начала двадцатых, находится в состоянии войны. За свой народ и свою землю.

– Надо договориться, – настойчиво повторил Борян. – Я его знаю, он крутой, но он не псих. С ним можно говорить.

Курды перебросились парой слов, один из них перекатился, залег на насыпи.

– Вы идете, да.

Борян просто еще не понял: он – лишний. Он никому здесь не нужен, и его жизнь ничего не значит. Он ни на грамм не проявил себя как командир, способный помочь выбраться из больших неприятностей, как вождь и как мужчина. И значит, для курдов он значил меньше, чем ничего. Все равно что грязь под ногами.

Один из курдов что-то выкрикнул и побежал, в то время как другой открыл огонь на прикрытие.

Дальше все произошло мгновенно. Огонь открыли с двух точек: из населенного пункта и откуда-то из болот. Из болот – близко, и из чего-то достаточно мощного. Курд, который пытался перебежать, споткнулся и рухнул на бегу лицом вперед. Второй упал назад, за машину. Брызнула кровь.

– Ты, козел, что ты делаешь? Надо договориться с ним!

Курд с искаженным от боли и гнева лицом сунул руку в карман и достал гранату. Выдернул чеку.