– Да, – сказала она. – Здесь это не только самоутверждение, это вызов всем.

Розалинда принялась не очень охотно отпарывать крест.

Я спросил Софи:

– Что теперь делать? Может, до рассвета нам лучше попытаться убежать как можно дальше?

Софи, продолжая стирать лиф, покачала головой:

– Нет. Его могут найти в любую минуту. Когда найдут, объявят розыск. Подумают, что это ты его убил и что вы втроем убежали в лес. Им никогда не придет в голову искать вас здесь. С чего бы вдруг? Но вокруг они перевернут все.

– Ты считаешь, мы должны остаться здесь? – спросил я.

Он кивнула:

– На два, а может, на три дня. Когда они прекратят поиски, я выведу вас.

Розалинда, не прекращая отпарывать крест, задумчиво подняла на нее глаза и спросила:

– Почему вы делаете все это для нас?

Я быстро рассказал ей о Софи и человеке-пауке, гораздо быстрее, чем можно изложить словами. Но Розалинду такое поспешное объяснение не вполне удовлетворило. Они с Софи продолжали внимательно разглядывать друг друга в мерцающем пламени свечей.

С плеском Софи уронила лиф в воду и медленно выпрямилась. Она наклонилась к Розалинде, ее темные кудри рассыпались по голой груди, глаза сузились.

– Будь ты проклята, – яростно произнесла она. – Оставь меня в покое. Будь ты проклята.

Розалинда напряглась, готовая к любому отпору. Я тоже приготовился, чтобы в случае необходимости быстро вскочить и броситься между ними. На несколько долгих секунд все замерли, как на картине. Софи, почти дикарка, полуголая, в оборванной юбке, принявшая воинственную позу; Розалинда в своем коричневом платье, с наполовину отпоротым крестом, свисающим на грудь, с блестящими в свете пламени бронзовыми волосами, ее точеное лицо с настороженным взглядом, чуть откинутая назад голова. Но вот кризис миновал, напряжение спало. Злоба в глазах Софи погасла, но она не шевелилась. Ее рот искривился, и она задрожала. Горько, хрипло зазвучали ее слова:

– Будь ты проклята. Смейся, смейся надо мной. Будь проклято твое прелестное личико. Смейся надо мной. Да, я действительно хочу его! Я! – Она засмеялась, сдавленно, дико. – Что толку? Боже мой, что толку? Если бы он и не захотел тебя? Какой ему от меня прок? От такой меня?

Она поднесла стиснутые руки к самому лицу, ее всю трясло. Потом повернулась и бросилась ничком на подстилку поверх веток.

В молчании глядели мы в этот темный угол. Один мокасин сполз с ноги. Была видна коричневая, огрубевшая подошва ее ступни и четкий ряд шести пальцев.

Я повернулся к Розалинде. Ее потрясенный взгляд смущенно встретился с моим. Инстинктивно она хотела встать, но я покачал головой, и она нерешительно опустилась обратно.

В тишине пещеры раздавались только безутешные отчаянные рыдания и мерный стук падающих сверху капель.

Петра внимательно оглядывала сначала нас, потом фигуру на шкурах, затем снова посмотрела на нас. Никто из нас не двигался, и она, по-видимому, решила, что надо действовать самой. Она пересекла пещеру и заботливо опустилась на колени возле постели. Нерешительно она коснулась рукой темных волос.

– Не надо так, – сказала Петра. – Ну пожалуйста, не надо.