Фатсо ткнул брата под ребра.

— У сильного человека сильный аппетит. Ты просто ревнуешь, потому что русалки предпочитают меня. Однажды я женюсь на прекрасной девушке, и у меня будет работа до конца дней. А вы будете чинить мне сети.

Компо и средний брат засмеялись, но Фатсо проигнорировал их.

— А пока мне нужна еще одна миска с рисом. Как там, не найдется еще одной на кухне? — спросил он у Сонджи.

— Разве ты не хочешь оставить что-то для женщин? — вмешался Компо.

— А им не хватит? — Исэк положил ложку.

— Нет-нет, у нас еще много еды. Пожалуйста, не волнуйтесь. Если Фатсо хочет, мы можем принести, — заверила Чанджин.

Фатсо смутился.

— Я не голоден. Надо выкурить трубку. — Он стал рыться в кармане в поисках табака.

— Итак, пастор Исэк, вы скоро покинете нас ради Осаки? Или вы присоединитесь к нам на лодке и займетесь поисками русалок? Сейчас вы выглядите достаточно сильным, чтобы вытащить сети, — сказал Фатсо; он зажег трубку и, прежде чем начать курить, протянул ее старшему брату. — Почему вы оставляете этот прекрасный остров ради холодного города?

Исэк рассмеялся.

— Я жду ответа от своего брата. И как только почувствую себя достаточно крепким для путешествия, отправлюсь в свою церковь в Осаке.

— Подумайте о русалках Йондо. — Фатсо помахал Сондже, которая шла на кухню. — В Японии таких не будет.

— Ваше предложение заманчиво. Возможно, я должен найти русалку и забрать ее с собой в Осаку.

— Пастор шутит? — Фатсо пришел в восторг.

Исэк сделал глоток чая.

— Было бы лучше, если бы у меня была жена для новой жизни в Осаке.

— Оставьте свой чай. Давайте нальем этому жениху настоящий напиток! — воскликнул Компо.

Братья громко захохотали, и пастор тоже засмеялся вместе с ними.

В маленьком доме женщины слышали все, что говорили мужчины. От мысли о женитьбе пастора шея Тукхи покраснела, и ее сестра фыркнула, назвав ее сумасшедшей. На кухне Сонджа разгрузила подносы; она присела перед большим латунным тазом и принялась мыть посуду.

Закончив уборку на кухне, Сонджа пожелала матери спокойной ночи и ушла в импровизированную спальню, которую делила с девочками-служанками. Обычно Сонджа ложилась спать одновременно с другими, но в последний месяц она сильно уставала. Просыпаться тоже было нелегко: как будто невидимая тяжесть придавливала ее к постели. Сонджа быстро разделась в холодной комнате и скользнула под толстое одеяло. Она опустила голову на подушку в форме ромба. Хансо больше не было в Пусане. Утром после того, как она оставила его на пляже, она попросила мать пойти на рынок вместо нее, заявив, что ее тошнит. Целую неделю она не ходила на рынок. Когда Сонджа наконец вернулась к покупке еды для дома, Хансо уже уехал. Каждое утро, приходя на рынок, она взглядом искала его, но тщетно.

Тепло от пола подогревало поддон; глаза Сонджи закрылись. Она еще не чувствовала ребенка, но ее тело менялось. Обострившееся обоняние было самым заметным и тяжело переносимым из этих новых свойств. Прогулка по рыбным рядам стала мучительной, худшим был запах крабов и креветок. Ноги опухали. Каким будет ребенок? Сонджа хотела бы поговорить об этом, но не знала, с кем и как. После того как она призналась матери, они не возвращались к теме беременности. Глубокая складка пролегла вдоль рта Чанджин, придав ее лицу вечно хмурое выражение. В течение дня Сонджа работала, как обычно, но ночью, прежде чем уснуть, задавалась вопросом: думал ли Ко Хансо о ней и о своем ребенке? Если бы она согласилась остаться его любовницей и ждала, когда он посетит ее, она могла бы его удержать. Однако даже в ее нынешней слабости такое решение казалось ей неуместным. Она не могла представить, как стала бы делить его с другой женщиной.