— Хорошо, — наконец вслух сказали мне. — Смотри. Но помни, ты обещал.

Приложив руку к сердцу, я нечувствительно подтвердил своё обещание, и потянулся туда, где и лежали эти самые амулеты, теперь я видел их все. И замурованные в стенах, и спрятанные в одной тайной кладовой, и находящиеся на руках.

Позабывший про благообразный бас и закатывающий сейчас истерику неподобающим сану фальцетом Его самозваное святейшество Иннокентий вообще был ими увешан, как ёлка. Увешан, но без особого смысла, ничего-то он в них не понимал, и напомнил мне тех самых дикарей с южных островов, про которых недавно рассказывал Ларе Далин. Ну, тех самых, что броненосец из тростника строили. Уровень понимания у них был сейчас один.

Были они и у людей в коридоре, и у выжившего мастера заплечных дел. Вот кого я убью точно. Первой в барабане, противослоновой пулей. Посмотрим, кстати, как действует. С-с-скотина такая. Но не до него пока.

Я дотянулся до ближайшего амулета и начал его рассматривать со всё возраставшим удивлением, потому что теперь-то я всё понимал! Был он устроен как сложнейшая блок-схема, и в основе его лежал сложнейший алгоритм. Я видел сейчас знаки и символы процессов, решений и формул, соединителей и логических переключателей, комментариев и документов, сенсоры ввода и много чего ещё. Чёрт побери, да у этих амулетов были даже вшитые базы непонятных мне данных и внутренняя память!

Я сидел, раскрыв рот, и сидел бы ещё долго, изумляясь уровню и сложности мастерства, но в себя меня привело быстро пришедшее осознание того, что этот амулет был военным. Был он оружием, и как раз против таких магов, как Арчи и Лара, и в чуть меньшей степени, чем я. Моя странная магия неведомыми создателями амулетов в расчёт не принималась.

Ну а раз не принималась, то я вздохнул от огорчения, да и принялся их портить один за другим, уж на это мне ума хватило. Я перерезал линии питания амулетов силой из окружающего мира, убирал возможность запитываться от носителей, размыкал без возможности включения переключатели и сенсоры, затирал базы данных и обнулял память.

Набил руку сначала на амулетах в кладовой, благо там никого не было, потом ускорился и перешёл на людей, оставив стены на закуску. Никто в царившей там суматохе не заметил моей диверсии, но вот теперь все они были передо мной как на ладони.

Не удержался, пошевелил монаху-мучителю камни в почках и внушил им стремление к свободе, к побегу, к солнцу и ветру, мстительно поулыбался громкому удивлённому оханью и крикам боли в коридоре. Здесь он пасся, скотина, не отходил от мой камеры, уклоняясь от чести быть вызванным на ковер к начальству.

И сразу забыл про него, некогда мне было отвлекаться, были у меня дела и поважнее. Я усыплял стены одну за другой, выслушивая их тяжёлое и сбивчивое спасибо, и вот уже в монастыре не осталось ни одного чужого амулета.

— Молодец, — шепнул мне мой собеседник, с удовольствием рассматривающий монастырь. — А с этим как?

И он мне показал на уже ясно видимые линии, идущие от монастыря к Единому и обратно. Туда — следы горячих молитв и вообще фанатичной веры, назад — благодать и сила. И было ясно видно, что Единый тяготился настырной намоленностью этого монастыря, но не ответить не мог. Так потирают ушиб на руке, надеясь, что он вскоре прекратить ныть.