— Тебе надо вступить в социалистическую партию. Тогда сможешь копать еще глубже…

— Заткнись. — Она достала из-за уха самокрутку и закурила.

— И ты еще имеешь наглость обвинять Симона, хотя сама превысила полномочия, — сказала я.

Дождь усилился. Я подняла воротник пальто.

— Я видела, как эта женщина, которая там так радостно смеется на фотографии в окружении своих детей, твоя подруга, — она с упреком показала на меня рукой, — корчилась в судорогах на тротуаре. В комнате я обнаружила ее сумочку. Ее мобильный, полный номеров ее друзей, ее ежедневник с фотографиями детишек, полный записей о встречах. Я сразу же поняла: это сильная, пользующаяся успехом, жизнерадостная женщина, люди такого типа не бросаются с балкона от несчастной любви. Поверь мне, я видела много самоубийств. И если бы ты сама видела ее там, ты бы тоже решила найти убийцу, чего бы это ни стоило.

Михел вернулся и раздраженно стал махать мне, чтобы я шла к нему.

— Мне надо идти. Но я хочу поговорить с тобой, — шепнула я, и Дорин посмотрела на меня с наигранным удивлением:

— Она хочет поговорить. Господи Боже мой! Мне уже нечего тебе сказать. Я не веду это дело.

Она жадно затянулась своей самокруткой, и ее глаза посветлели.

— Хотя поговорить-то можно. Позвони, у тебя есть моя карточка.

Спрятавшись под бесчисленными зонтами, все прощались с телом Ханнеке, которое медленно опускалось в могилу. Я не рыдала так даже на похоронах своей матери, нос и глаза у меня совершенно опухли от слез. Я плакала не только потому, что потеряла Ханнеке, я потеряла все. И теперь я стояла здесь, чужая всем, даже собственному мужу. Он пробовал утешать меня, мягко поглаживал, давал носовые платки, нежно сжимал руку, но это только усиливало мои рыдания. Я не могла оторваться от большой черной ямы, куда навсегда исчезла Ханнеке, даже когда большинство присутствующих уже пошли к залу, где были приготовлены семга и шампанское. Я все продолжала стоять под дождем, грязь просачивалась мне в туфли. Михел осторожно потянул меня за собой, но я отказалась идти. Не обращая внимания на дождь, который, все усиливаясь, падал с неба, я неотрывно смотрела на лепестки роз, которые дети под руководством Патриции по очереди бросали на гроб.

— Ханнеке, — шептала я. — Ханнеке, я все узна́ю. Ты была такая смелая… поэтому ты была моей лучшей, самой лучшей подругой, я только сейчас это поняла. Ты была самой смелой, прямой, честной. И я сделаю все, чтобы твоя смерть не прошла им даром. Они не уйдут от возмездия. Обещаю тебе.

Кто-то взял меня за плечо.

— Эй, девушка, что ты тут бормочешь? Смотри, не простудись…

Симон. Капли дождя стекали по его волосам, по лицу, скользили по носу к чувственному рту.

— И что ты ей обещаешь?

— Не твое дело.

— Пойдем, я отвезу тебя домой. Ты мокрая насквозь.

— Ты сам мокрый. Ты что, не пойдешь к ним? Пить шампанское, «как хотела бы Ханнеке»?

— Не надо так цинично. Не я это устраивал.

— Значит, твоя жена. Баба, которая еще неделю назад называла Ханнеке «опасной сумасшедшей»? Хотя ладно, у вас есть причина, чтобы откупорить шампанское. А может, мне пойти с тобой и показать твоей жене милые SMS-ки, которые ты мне присылал?