Я застонала. Я чувствовала себя больной от горя, больной от самой себя и от моих друзей.

По садовой дорожке проехала машина, и я подошла к окну посмотреть, кто приехал. Это был Михел. Я быстро смяла письмо и сунула в карман, вытерла слезы и развернула газету. По официальной версии, я еще не могла знать о смерти Ханнеке.

— Ох, Карен, — пробормотал Михел, увидев меня.

Он неловко склонился надо мной и обнял.

— Что случилось? — спросила я изо всех сил непринужденно. — Хочешь кофе?

— Не вставай. И обними меня. Пожалуйста.

Он зарылся носом мне в волосы и вдохнул воздух.

— Карен. Дело в том… Я хотел сам тебе сказать… Я сразу поехал домой.

Я схватила его за руку и потянула на стул рядом с собой.

— Что? Что случилось?

Он вздохнул и замолчал. Потом взял меня за плечи и прижал к себе.

— Сегодня Ханнеке снимают с аппаратов. Это больше не имеет смысла… Ее мозг настолько поврежден… На самом деле, она уже умерла.

Он крепко сжал меня и застонал. Его грудь дрожала.

— Кто… Кто тебе сказал?

— Симон. Он позвонил мне полчаса назад. Все поехали туда…

— Все?

Мне стало гадко от этого слова.

Вздрагивая, Михел вытащил из кармана сигареты и закурил. Я встала и тоже взяла одну. Он протянул мне зажигалку. Но руки дрожали так сильно, что я никак не могла попасть в огонек.

— И… — сказал он хриплым срывающимся голосом, отводя от меня глаза, — нас там не хотят видеть. По крайней мере, тебя. Я знаю. Это смешно. Я тоже ужасно разозлился. Симон не может ничего сделать, он тоже считает, это ужасно. Но Иво ее муж… Мы должны уважать его выбор.

Мне вдруг стало жутко холодно.

— Ничего страшного. Я все равно не хочу прощаться с ней в окружении людей, которые, возможно, виноваты в ее смерти.

— Карен…

— И неважно, кто ее толкнул. Если даже она прыгнула сама, ее вынудили. Она должна была умереть, потому что многое знала о смерти Эверта.

— Дорогая, это не имеет смысла. Я понимаю, ты злишься и расстроена, но, пожалуйста, будь разумной.

— Это как раз то, что я наконец-то и делаю.

Михел устало сжал пальцами переносицу. Потом поднял глаза и вопросительно посмотрел на меня.

— Пожалуйста, Карен, задумайся о том, что ты несешь. Прекрати эти пустые обвинения. Иво потерял жену, Бабетт мужа… Этого достаточно. Оставь их в покое.

— Я не прощу себе, если оставлю все как есть. Я знаю, что Ханнеке никогда не покончила бы с собой, какой бы пьяной и расстроенной она ни была. Это мой долг перед ее детьми — поставить это под сомнение.

Он замолчал и взял новую сигарету. По его небритым щекам катились слезы. На какой-то момент он опять стал тем ранимым, добрым парнем, в которого я когда-то влюбилась. Мне захотелось его утешить. Он отвернулся.

— Я не могу рисковать всем, что заработал таким тяжелым трудом, ради твоей невероятной теории заговоров. Ты не можешь заставить меня отказаться от моей жизни и от моей фирмы. Я этого не сделаю. Я не встану на твою сторону. Ты будешь действовать одна, совсем одна.

Письмо Эверта прожигало мой карман. Но я не могла дать Михелу прочитать его без объяснений, как оно ко мне попало.

— Я знаю, Михел. И я надеюсь, будет еще не поздно тебя переубедить. Я имею в виду, для наших отношений.