Я плохо спала и проснулась с чувством паники. Ханнеке. С ней было что-то не то, и вчера я не очень это поняла. Ясно, что у нее проблемы, она хотела побыть со мной наедине, чтобы поговорить об этом, а я отвергла ее откровенность, ушла от нее, бросила, осудила ее резкие слова, вместо того чтобы попробовать понять, как положено настоящей подруге. Если бы я не отвернулась от нее, она бы не исчезла. Она, может быть, сама призналась бы мне в своих отношениях с Эвертом, рассказала бы, в чем причина ее тоски. Как я могла осуждать ее, не выслушав сначала ее вариант рассказа? А ведь она всегда так хорошо относилась ко мне. Она — единственный человек, с кем я действительно могла разговаривать. Я осознала, как трудно для нее было скрывать от меня, что она влюблена в Эверта, и что она не рассказала мне об их отношениях не от недоверия ко мне, а из уважения. Она не хотела обременять меня своей тайной, решила сама найти выход.

Я посмотрела на часы. Четверть седьмого. Еще пятнадцать минут — и будильник разбудит Михела, который в семь обычно выходит из дома. Все прекрасно рассчитано — как раз перед тем, как час пик разразится во всем неистовстве. Если я пыталась пожаловаться, что он так рано уезжает, он неизменно отвечал, что, конечно же, предпочитал бы сидеть с семьей за завтраком, чем стоять в пробке, но раз уж у него была собственная фирма, то он как директор должен был приходить на работу до девяти часов. На мое предложение поменять как-нибудь свой распорядок дня и посмотреть, действительно ли так хорошо завтракать дома с семьей, а не стоять в пробке, он только смеялся. Не удивительно поэтому, что мы, сидящие дома женщины, предавались романтическим фантазиям о других мужчинах, ведь наши мужья ежедневно бросали нас. Мы могли отбиться от рук, истосковавшись по мужскому вниманию.

Я выпрыгнула из постели, сунула ноги в замусоленные розовые тапки и вышла в коридор. Я хотела принять душ до того, как девочки проснутся и согреют холодный дом энергией своей шумной возни. Из ванной раздавался шум душа. Бабетт, очевидно, проснулась так же рано, как я.

Я включила отопление сильнее, поставила чайник, вынула газету из почтового ящика и включила радио, после этого намазала детям бутерброды в школу. Михел и Бабетт наверху пожелали друг другу доброго утра. Когда я взяла газету, взгляд мой упал на мобильный. «Новое сообщение» — высветилось на экране.

В кафе «Бильярд» пахло растопленным камином и имбирным печеньем, было шумно и тесно. Я нашла столик у окна и заказала пиво в надежде, что от него как-то приду в себя. У меня была такая головная боль, что казалось, будто мозги медленно выдавливают глаза из глазниц, это было из-за недостатка сна и избытка алкоголя. По опыту я знала, что эти симптомы могут временно исчезнуть только в том случае, если выпить еще.

Я нервно разглаживала мохнатую скатерть, ковыряла толстую белую свечу и отщипывала кусочки от картонной подставки для пива, выглядывая в окно и поджидая Ханнеке. Я чувствовала, что сегодня она собиралась рассказать мне все, и решила выслушать ее без предубеждения. Трудно занять промежуточную позицию между ней и Бабетт, но я действительно очень хотела воспринимать их обеих с возможно большей объективностью и участием. В любом случае, я хотела приложить все силы к тому, чтобы смерть Эверта не привела к распаду нашего «клуба».