В Силингии еще не дошли до печатания книг. Все, что стоит на моих полках — рукописное. Может, стоит заняться книгопечатанием и войти в историю герцогства как Артакс— первопечатник? Увы и ах. Разориться на этом деле не разорюсь, но вот продавать продукцию будет некому. Судя по тому, что в городе я едва ли не единственный покупатель (ну, вряд ли единственный, из-за одного меня лавку бы не открыли) спросом книги не пользовались.
Еще кое-что. В Швабсонии пейзажи оживлены рукокрылыми великанами — ветряными мельницами, встречающимися то тут, то там. Здесь я не видел ни одной. Не интересовался, как в Силингии мелют зерно, но подозреваю, что с помощью ручных жерновов. А если их вращают кони, или ослики, то все равно — мускульная сила.
Но больше всего меня поразило отсутствие школ и университетов. Как меня когда-то учили, наличие образовательных учреждений — признак сильного государства, имеющего разветвленную систему управления. Грамоту изобрели не для того, чтобы юный Матео писал сопливые стишки прыщавой Джульке, а для того, чтобы считать налоги, учитывать добычу, фиксировать свои и чужие долги. Еще письменность нужна для того, чтобы писать законы! А школы нужны, чтобы государство имело достаточное количество чиновников. И, чтобы там мне не говорил маг, университеты нужны!
Но в Силингии было кое-что, до чего еще не дошли в Швабсонии. Например, механические часы любого размера и, на любой вкус. Да за такие часики, любая модница отдаст вам свое состояние, и себя в придачу. (Или в обратной последовательности!)
Была еще деталь, на которую я невольно обратил внимание: в Силингии было мало детей. В отличие от Швабсонии, где в каждой крестьянской избе подрастало пять-шесть детишек, а половину населения городов составляли мальчишки и девчонки, в Силингии, в порядке вещей, было иметь по два-три ребенка на семью. Вроде бы, если много детей, это здорово! Но с другой стороны, большое количество детей — признак отсталого общества. Женщина вынуждена рожать каждый год, потому что большинство деток не доживают до двенадцати лет.
А здесь я ни разу не видел не то, что оборванных, а неухоженных деток. Большинство пейзан не шиковали, но и не бедствовали.
Дорога пошла вверх. Высокие сосны постепенно сменялись деревьями поменьше, потом пошли заросли горного клёна, лещины, какие-то кусты — не то, барбариса, не то еще чего-то. А дальше, казалось — шагав в двадцати от нас, появились грязновато-серые громады, с огромными белыми шапками, хорошо заметными на фоне синего неба.
Стало заметно прохладнее. Пришлось на пару минут остановить гнедого, чтобы вытащить из мешка куртку и набросить ее сверху. Господин волшебник, казалось, изменений не замечал и продолжал ехать, как ни в чем не бывало. «Не замерз бы», — хмыкнул я про себя. Впрочем, в няньки я старику не набивался, если станет холодно, оденется.
— Что там такое впереди? — спросил вдруг маг, останавливая коня и, принявшись всматриваться в даль.
Я, покамест, ничего не видел. Ну, разве что, птиц, которых кто-то распугал. На зрения пока не жаловался, но в сорок с лишним глаза уже не те, что в тридцать пять, не говоря уже о двадцати. Габриэль, похоже, имел орлиное зрение. (Если только у магов нет какого-нибудь специального заклятия!)