„Сегодня доктор Янович отпустил меня домой. Прямо из больницы мы поехали к пруду. Мы давно там не были, все не хватало времени. У Чарли оказалось две бутылки шампанского прямо со льдом. Мы выпили его, потом кормили уток на закате. Он стоял у кромки воды спиной ко мне. По-моему, он плакал.

Когда мы приехали домой, Сьюзен призналась, что ее тревожило, не привезем ли мы ей из больницы нового братика. Какое счастье снова очутиться дома!“ В спальне зазвонил телефон. Включился автоответчик: „Алло, говорит Валери Лидс. Извините, я в данный момент не могу подойти к телефону. После сигнала назовите ваш номер и скажите, кто звонил. В ближайшее время мы с вами свяжемся. Спасибо“.

Пропищал зуммер автоматической связи, и Грэхем ожидал услышать голос Крофорда» но раздались частые гудки. Трубку повесили.

Теперь он знает, как звучал ее голос. Он хотел увидеть своими глазами, какой она была и вернулся в кабинет.

В кармане у него была пленка — фрагмент любительского фильма, отснятого Чарлзом Лидсом. За три недели до своей гибели Чарлз Лидс отдал пленку аптекарю, который отправил ее проявлять в кинолабораторию. Забрать пленку Лидс не успел. Квитанцию нашли у него в бумажнике, и пленку получила полиция. Следователи просмотрели и этот фильм, и семейные фотографии, сделанные приблизительно в то же время. Ничего интересного не обнаружили.

Грэхем должен был увидеть этих людей живыми.

Ему предлагали проектор в полиции, но он хотел посмотреть фильм о Лидсах в их собственном доме. Получить в управлении разрешение на вынос вещественного доказательства стоило немалых трудностей.

Он принес из кладовки экран, установил проектор и устроился в большом кожаном.

Кресле Чарлза Лидса. Фильм был сделан в духе шутливой семейной хроники. От этой неозвученной ленты веяло теплом, искренностью, незатейливой простотой. Ее отличали от обычных любительских фильмов выдумка и живость фантазии. Первым на экране появился пес, серый Скотти, который дремал, растянувшись на коврике в кабинете. Приготовления к съемке потревожили его, он поднял голову, повернулся к объективу, но особого интереса не выказал и задремал опять. Внезапно уши Скотти встали торчком, он вскочил и бросился на кухню. Камера последовала за ним. Пес подбежал к двери и замер, виляя хвостом и дрожа от нетерпения.

Надо сказать, что Грэхем ожидал следующего кадра с не меньшим волнением, чем Скотти. Дверь открылась, и в кухню вошла миссис Лидс, нагруженная покупками. Она в изумлении прищурила глаза, свободной рукой поправляя растрепавшиеся волосы. Отошла в сторону. Губы ее шевелились, она что-то говорила. К ней подбежали дети, принялись разбирать пакеты. Девочке по виду было лет шесть, мальчикам восемь-десять. Тот, что поменьше, судя по всему, неизменный герой семейных фильмов, дурачась, потянул себя за уши. Камера находилась на относительно большой высоте. По свидетельству коронера, в Лидсе было семьдесят пять дюймов роста.

По курткам, накинутым на ребят, по незагорелому еще лицу миссис Лидс Грэхем предположил, что съемка сделана в начале весны.