Джон Моссман, желавший получить большое интервью, был приглашен на ланч. Он нашел Бёрджесса в плохом состоянии, имеющим лишний вес, страдающим от язвы и алкоголизма, что никак не повлияло на его блестящий ум. Он все так же обладал великолепным чувством юмора, которое использовал как против русских политических боссов, так и против западных политиков[1016].
Ланч, насколько помнил Моссман, состоял из жареного молочного поросенка, поданного его престарелой экономкой, и сопровождался таким количеством водки, виски и грузинского вина, что Бёрджесс «раз или два убегал в ванную, где его тошнило. Он объяснил, что у него больной желудок и виной всему – напряженный ритм его жизни в Москве. Одетый в потрепанную домашнюю куртку вишневого цвета, Бёрджесс ходил взад-вперед по комнате, говорил о «моем друге Гарольде Макмиллане» и вспоминал лондонские клубы. Он жаловался, что теперь ему приходится «довольствоваться рабочим клубом при Издательстве иностранной литературы», пока Толя (Моссман запомнил, что его звали Ян) бренчал на гитаре неподалеку.
«Видите ли, – говорил Бёрджесс, – я твердо верю в коммунизм, но не люблю русских коммунистов. Все было бы иначе, живи я в окружении британских коммунистов. Они лучше и намного дружелюбнее. А здесь я чужой. Они меня не понимают». После этого он глубоко вздохнул и резко сменил тему. Он закончил ланч в молчании, нарисовав на салфетке блестящий карандашный набросок Сталина[1017].
Моссман и Бёрджесс довольно часто встречались за ланчем в отеле «Москва», где жил журналист. Бёрджесс очень много пил. Как-то раз он с вызовом заявил, что обведет вокруг пальца французского администратора одной из лучших московских гостиниц. Моссман пытался разубедить его, но тщетно. Приехав в назначенный день в гостиницу, он увидел Бёрджесса в очереди, «ожидавшей администратора. Когда подошла его очередь, он назвался Льюисом Кэрроллом. «Но вы же Гай Бёрджесс!» – воскликнула встревоженная женщина, оказавшаяся женой корреспондента агентства Франс Пресс. Бёрджесс пьяно покачнулся, прошелся по вестибюлю и сделал вид, что мочится в камин»[1018].
Марк Франкленд, в то время корреспондент «Обсервера» в Москве, вспоминал визит Бёрджесса в 1962 году. «Выражение его лица было странным. Он явно провоцировал меня, ожидал, что я выкажу тревогу, и был готов немедленно съязвить, если я это сделаю. Глаза были большими и водянистыми, губы – полными и влажными. Мягкая фетровая шляпа, пальто из верблюжьей шерсти, все в пятнах и в нескольких местах прожженное сигаретным пеплом, довершали образ человека, готового, как Лоренс Оливье, сыграть Арчи Райса»[1019].
И Франкленд, и Бёрджесс были членами общества апостолов и много говорили о Кембридже. «С первых же минут нашей встречи стало ясно, что мысленно он все еще живет в Лондоне. Газета «Таймс», которую он читал каждый день, лондонские политические еженедельники и передачи Би-би-си были его библией. Ведь он знал большинство политических деятелей, о которых они писали, и многие из них были его друзьями»[1020]. Дав несколько интервью, Бёрджесс 24 апреля отбыл в Бухару и Самарканд – по пути Тамерлана и Чингисхана