Нездоровый режим – мало еды и много алкоголя – сказался на здоровье Гая. Весной 1960 года он провел время в подмосковном санатории. Его лечили от атеросклероза, язвы и артрита[1001]. Он написал Николсону. «Сам дом напоминает Чисуик и Остерли и вполне мог быть построен братьями Адамс… В нем музей, где много работ Герберта Робертса, один хороший Тициан и один очень хороший Тинторетто»[1002].
Летом 1961 года он перенес две операции по поводу язвы, а в октябре был госпитализирован из-за склерозирования артерий. Он ворчал: «Кажется, Черчилль сказал, что у того, кто работает, в 40 или 50 лет непременно появятся бляшки на стенках артерий»[1003]. В следующем месяце он чуть не умер.
Глава 41. «Я, конечно, коммунист, но я британский коммунист, и я ненавижу Россию!»
В ноябре 1961 года умер отчим Бёрджесса Джон Бассет. У них никогда не было доверительных отношений – мужчины были слишком разные, и Бёрджесс ревновал к нему мать. Но теперь он больше тревожился о матери, которая уже была не первой молодости и обладала слабым здоровьем. Некоторые друзья Бёрджесса – Энтони Блант, Гарольд Николсон, Том Дриберг – навещали ее и передавали новости о сыне, и она наслаждалась компанией друзей сына[1004].
Розамунд Леман записала в дневнике: «Миссис Бёрджесс, мать Гая Бёрджесса, по собственному почину навестила меня. Хотя она была абсолютно реальной, но выглядела и говорила как провинциальная актриса, играющая роль матери, и мне постоянно приходилось себе напоминать, что она вовсе не играет роль в одной из типичных комедий Вест-Энда. Словоохотливая, упорная, наивно-проницательная, немного безалаберная – жена и вдова офицера… Она была элегантно одета. Живо и ярко»[1005].
Эвелин сказала Розамунд, что, по ее мнению, «советская дисциплина хороша для Гая, который раньше слишком много пил… а теперь пьет меньше, но очень скучает без друзей, и, хотя, конечно, у него появились новые друзья, они совершенно другие, не такие люди, к каким он привык». Таилось ли в ее больших голубых глазах что-то? Вроде бы нет. Только детская грусть[1006].
Питер Кин, журнальный фотограф-фрилансер, познакомился с Бёрджессом на вечеринке, устроенной Джереми Вульфенденом в начале 1962 года, и после этого часто встречал его на других вечеринках, «со стаканом водки в одной руке и дымящейся сигаретой в другой. Помимо его «официального» занятия – советника Кремля по английской литературе (Диккенс был в списке его приоритетов), ходили слухи, что он проверяет некоторых корреспондентов, обратившихся за въездной визой. Если, по его мнению, они, исходя из политических мотивов, были нежелательны, визы не выдавались. Так что в некоторых отношениях его контакты с британской прессой могли толковаться двояко[1007].
Когда Кин упомянул, что собирается сделать серию фотографий об отдыхе москвичей на Черном море в апреле, Бёрджесс, сам в это время собиравшийся в Сочи в отпуск, предложил свою помощь.
«Он находился в санатории Совета министров в качестве официального гостя, а его друг-инженер – в одной из гостиниц. Мы встретились в моем номере, без инженера. Я заказал кофе, а он – водку, хотя было еще очень рано… Мы немного посидели на набережной, пытаясь разговаривать, перекрикивая громкую военную музыку, перемежающуюся пропагандистскими лозунгами, доносившуюся из громкоговорителей, установленных на столбах через каждые сто метров вдоль набережной»