— А вдруг это Чэндлер? — предположил он. — Допустим, жена Черча знает, куда он запрятал тело. Она говорит о том Чэндлер, а та разрабатывает этот план. Пишет записку, подделываясь под Кукольника, и подкидывает ее нам. Таким образом Чэндлер точно создает условия, чтобы тебе всыпать.

Босх прокрутил в мозгу и этот вариант. Сначала он показался ему правдоподобным, но потом обнаружились его слабые стороны. Они уже перебрали все возможные сценарии.

— Но почему Черч стал бы одни тела хоронить, а другие — нет? Психоаналитик, который в свое время консультировал нашу группу, сказал, что Черч не просто так выставлял напоказ тела своих жертв. Он был эксгибиционист. А под конец, после седьмого убийства, стал подбрасывать записки — нам и в газету. В таком случае глупо думать, что одни тела он оставлял, чтобы их нашли, а другие хоронил в цементе.

— Верно, — согласился Паундс.

— Мне больше нравится идея с подражателем, — сказал Эдгар.

— Но для чего копировать чей-то стиль вплоть до «подписи», а потом хоронить тело? — спросил Босх.

На самом деле он спрашивал не их. На этот вопрос предстояло ответить ему самому. Долгое время они стояли, не произнося ни слова, и для каждого становилось все более очевидным, что наиболее вероятное предположение, скорее всего, заключается в следующем: Кукольник до сих пор жив.

— Кто бы это ни сделал, зачем была нужна записка? — изрек Паундс. Он выглядел крайне возбужденным. — Зачем он подбросил нам записку? Ведь его уже никто не ищет.

— Потому что хочет привлечь к себе внимание, — ответил Босх. — Такое же, как Кукольник. Такое же, какое привлечет к себе и этот процесс.

Вновь воцарилось долгое молчание.

— Ключ к разгадке, — наконец нарушил его Босх, — это идентификация жертвы. Надо выяснить, сколько времени она пролежала в цементе, и тогда мы поймем, с чем имеем дело.

— Так что же нам теперь делать? — спросил Эдгар.

— Я тебе скажу, что делать, — ответил Паундс. — Мы никому ни хрена об этом не скажем. Пока не скажем. До тех пор, пока не узнаем, что происходит. Дождемся результатов вскрытия, установления личности. Узнаем, как давно умерла эта девушка и чем она занималась, пока не пропала. И только тогда мы... я сообщу, каковы будут наши дальнейшие действия. А до тех пор — никому ни слова. Если что-то пойдет не так, нашему отделению может быть нанесен непоправимый вред. Я вижу, кое-кто из журналистов уже здесь. Беру их на себя. И чтобы больше никто с ними не разговаривал! Все поняли?

Босх с Эдгаром утвердительно кивнули, и Паундс отошел, медленно ступая между обломками, двинулся по направлению к кучке репортеров и операторов, собравшихся возле желтой ленты, натянутой полицейскими.

Несколько мгновений Босх и Эдгар молча провожали его взглядами.

— Надеюсь, он знает, что собирается им сказать, черт его дери, — прокомментировал Эдгар.

— Он вызывает огромное доверие, не правда ли? — ответил Босх.

— О, да!

Босх двинулся обратно к навесу, и Эдгар последовал за ним.

— Что вы собираетесь делать с отпечатком, который от нее остался?

— Молотобойцы говорят, что его вряд ли удастся извлечь. По их словам, тот, кто замесил цемент, не так уж тщательно следовал инструкциям. Налил слишком много воды, а песок насыпал мелкозернистый. В результате получилось что-то вроде глины. Если мы попытаемся поднять весь кусок целиком, он рассыплется под собственным весом.