— Ну, а в случае с этой теткой цемент замедлил процесс разложения — как будто специально для нас.

Не остановил его, конечно, но притормозил. Получилось что-то вроде герметичного саркофага.

— Вы сможете определить, когда ее убили?

— По телу, пожалуй, нет. Мы ее идентифицируем, а уж вы, братцы, сможете вычислить, когда она исчезла. Вот таким образом.

Босх посмотрел на пальцы женщины. Они напоминали темные палочки — почти такие же тонкие, как карандаши.

— А что с отпечатками?

— Мы их добудем, только не с ее помощью.

Подняв глаза, Босх увидел, что Сакаи улыбается.

— А как? Они отпечатались в цементе?

Торжество Сакаи было расплющено, как муха. Босх испортил подготовленный им эффект неожиданности.

— Ага, так оно и есть. Она вся отпечаталась. Мы снимем не только ее «пальчики», но даже нечто вроде посмертной маски, если сумеем аккуратно выковырять кусок, в котором она лежала. Кто бы там ни замешивал этот цемент, он налил слишком много воды. Цемент вышел очень мягким. Для нас это — подарок. Мы получим отпечатки пальцев.

Босх наклонился над мешком, чтобы поближе рассмотреть обмотанный вокруг шеи трупа и завязанный узлом кожаный ремень. Это была тонкая черная кожа, и Босх даже сумел разглядеть шов, идущий вдоль края: ручка, отрезанная от дамской сумочки — как и во всех остальных случаях. Он наклонился еще ниже, и трупный запах проник в его рот и ноздри. То место, где удавка перетягивала шею, было узким — не шире бутылки из-под вина. Достаточно узким, чтобы вызвать смерть. Босх смотрел на почерневшую шею, в которую врезался ремень, выдавив жизнь из этого тела. Он разглядывал узел — скользящий, крепко затянутый на правой стороне шеи левой рукой убийцы. Как и все остальные. Черч был левшой.

Нужно было проверить еще одну вещь — «подпись», как они ее называли.

— Одежды нет? Обуви?

— Ничего. Как и на всех остальных.

— Открой мешок до конца.

Сакаи потянул «молнию» и расстегнул ее до самого низа. Босх не был уверен, знает ли Сакаи о такой детали, как «подпись», но вовсе не собирался сообщать ему об этом. Склонившись над телом, он стал медленно опускать глаза вниз, делая вид, что рассматривает каждую деталь, хотя на самом деле его интересовало лишь одно: ногти на ногах. Пальцы ног были высохшие, черные и потрескавшиеся. Ногти на них тоже потрескались, а кое-где и вовсе отсутствовали. Однако на тех из них, которые были нетронуты, Босху удалось разглядеть следы педикюра. Из-за разложения тканей, грязи и времени ярко-розовый некогда лак сделался тусклым. А на большом пальце правой ноги Босх увидел «подпись» — по крайней мере, то, что от нее осталось. Крошечный белый крестик, аккуратно нарисованный на ногте. Подпись Кукольника. Она присутствовала на всех телах.

Босх почувствовал, как заколотилось его сердце. Он огляделся внутри микроавтобуса и ощутил приступ клаустрофобии. Похоже, в его сознание впервые в жизни постучала паранойя. Мозг его начал лихорадочно перебирать возможные варианты. Если на теле имеются все признаки того, что это работа Кукольника, следовательно, ее убил Черч. Если ее убил Черч, который, в свою очередь, и сам уже мертв, то кто же оставил записку в полицейском отделении Голливуда?