- Ого! - ответил "силач" Савицкий. - А ну,

подыми! Савицкий сейчас же начал трудиться над фикусом. - Не подымешь! - шептали

Ипполит с Пыхтеевым-Какуевым. Савицкий с красной мордочкой и взмокшими нахохленными волосами продолжал копошиться у фикуса. Вдруг произошло самое ужасное: Савицкий

оторвался от фикуса и спиною налетел на колонну красного дерева с золотыми ложбинками, на которой стоял мраморной бюст Александра I, Благословенного. Бюст зашатался, слепые глаза царя укоризненно посмотрели на притихших мигом гимназистов, и Благословенный, постояв секунду под углом в сорок пять градусов, как самоубийца в реку, кинулся головой вниз. Падение императора, хотя и заглушенное лежавшим на полу кавказским ковром, имело роковые последствия. От лица царя отделился сверкающий как рафинад кусок, в котором гимназисты с ужасом узнали нос. Холодея от ужаса, товарищи подняли бюст и поставили его на прежнее место. Первым убежал Пыхтеев-Какуев.

- Что ж теперь будет, Воробьянинов? - спросил Савицкий. - Это не я разбил, - быстро ответил Ипполит. Он покинул актовый зал вторым.

Оставшись один, Савицкий, не надеясь ни на что,

пытался водворить нос на прежнее место. Нос не приставал. Тогда Савицкий пошел в уборную и утопил нос в дыре. Во время греческого в

третий класс вошел директор Сизик. Сизик сделал знак греку оставаться на месте и произнес ту же самую речь, которую он только что произносил по очереди в пяти старших классах. У директора не было зубов. - Гошпода, -

заявил он, - кто ражбил бюшт гошударя в актовом жале? Класс молчал. -Пожор!- рявкнул директор, обрызгивая слюною "зубрил", сидящих на передних партах. "Зубрилы" преданно

смотрели в глаза Сизика. Взгляд их выражал горькое сожаление о том, что они не знают имени преступника. -Пожор! - повторил директор. -Имейте в виду, гошпода, што ешли в чечении чаша виновный не шожнаеча, вешь клаш будет оштавлен на второй год. Те же, которые шидят второй год, будут ишключены. Третий класс не знал, что Сизик говорил о том же самом во всех классах, и поэтому его слова вызвали ужас. Конец урока прошел в полном смятении. Грека никто не слушал. Ипполит смотрел на Савицкого.

- Сизик врет, - говорил Савицкий грустно, -пугает. Нельзя всех оставить на второй год. Пыхтеев-Какуев плакал, положив голову на парту.

- А мы-то за что? - кричали "зубрилы", преданно глядя на грека. - Ну, дети, дети,

дети! - взывал грек. Но паника только

увеличивалась. Плакал уже не один

Пыхтеев-Какуев. Доведенные до отчаяния "зубрилы" рыдали. Звонок, возвестивший конец урока, прозвучал среди взрывов всеобщего отчаяния. "Зубрила" Мурзик прочел молитву после учения "Благодарим тя создателю", икая от горя. После урока Савицкий, не добившись никакого толку от заплаканного

Пыхтеева-Какуева, пошел искать Ипполита, но Ипполита нигде не было. На другой день

Савицкий был исключен из гимназии.

Пыхтеев-Какуев получил тройку "из поведения с

предупреждением и вызовом родителей". Родитель, мелкопоместный владетель, приехал на бегунках, запряженных неподкованной лошадкой, и, после разговора с директором, утащил сына в шинельную, где и отодрал его самым зверским образом в присутствии массы любопытных из старших классов. Рев маленького