Жаль, нет у людей крыльев, и что бы там ни говорили про диллайн, чьими оберегающими духами всегда считались совы, но и они способны оторваться от земли лишь в снах своих. Закат выдался кровавым, а потом небо затянуло тучами и на землю пала непроглядная тьма. А выше облаков, должно быть, тишина, и тусклый свет убывающей Шиларджи застит отблеск серпика Хелы. Дилах же отвернула свой свирепый лик от смертных земель и освещает сейчас тропы мертвых.

Джона складывала шалашиком веточки, готовясь совершить ритуальное возжигание, а дух ее буйного и неправедного предка-ролфи сидел на корточках напротив. Он терпеливо ждал, безмолствуя и созерцая каждое движение рук наследницы. Молчала и Джойана. Они и так наговорили друг другу достаточно, в общем-то. И хорошего, и плохого. Нельзя сказать, чтобы Джона сумела полюбить Эйккена, как родича и пращура. Или научилась его понимать. Для этого не хватит и целого столетия совместной жизни. Он убивал шуриа, топил их и жег заживо – и считал себя правым. Но эрн Янэмарэйн пошел против своих же сородичей, когда взял в жены девушку-шуриа. И умудрился так насолить всем, что по нему ни разу не зажгли «родительскую» свечу.

Капелька крови Безумного Эйккена молила о прощении, память шуриа взывала к мести, и к чьему голосу прислушаться, Джона так до последнего момента и не решила.

«Если ты не можешь простить, если не найдешь в себе сил пожелать для меня короткой дороги к Отцу Дружин, то даже не пробуй, – сказал призрак и невесомо накрыл своими ладонями руки Джоны. – И я не обижусь».

Врать и притворяться смысла не имело никакого. Не здесь и не сейчас.

«Ты надоел мне, я устала от тебя, Эйккен. Я хочу, чтобы ты ушел. И… я почти уверена, что буду скучать по тебе. Что прикажешь теперь делать?»

Несколько долгих мучительных минут глаза в глаза. Ночь откровений, она не только для смертных и прóклятых, она и для мертвых и всеми забытых одинакова: хочешь, чтобы услышали, – не молчи. И заживо сожженный когда-то эрн заговорил. Прерывающимся шепотом, задыхаясь и подыскивая нужные слова:

«Я бы остался, как остался тогда… Я ведь хотел найти ее, хотел спросить… А ты – шуриа, и тебя даже зовут так же. Ты другая, но… веришь, Джони, я бы остался… Повинился бы… служил бы тебе, как пес цепной… Искупил бы… постарался… Я так думал. И вдруг увидел… когда эрна Кэдвен сказала про «родительский» огонь… я впервые увидел отблеск. Согласись, ведь негоже душам бродить бесприютными? Если у живых людей должен быть дом, то и у душ – хоть какой-то приют… В самом конце пути».

Разве не прав эрн Янэмарэйн? Разве хотела бы она, чтобы так же скитался Бранд – одинокий и никому не нужный? Он ведь разным был – ласковым и беспощадным, жестоким и милосердным, упрямым и покорным. Все люди разные, все люди особенные, одинаковых нет, и в каждом есть что-то такое… Душа, наверное. И как поделена власть между уголовными и гражданскими судами, так живым не дано судить мертвых. Пусть Оддэйн решает, достоин ли Эйккен Янэмарэйн встать в строй его Дружин, пусть прощает или карает за любовь к шуриа. А кто такая Джойана Алэйа Янамари на этом суде? Никто.