Стряхнув оцепенение, я подошёл к пульту и увидел, на что указывает его слегка подрагивающий палец. Судя по спидометру, мы не стояли на месте с выключенными пропеллерами, а медленно, но верно набирали ход. Нас затягивало. Затягивало в грохочущую черноту.

Последующие события запечатлелись в моей памяти как самые… нет, не скажу «страшные», «прекрасные» или «поразительные» в жизни. Они просто произошли, а я больше никогда их не забуду, хотя очень хочу.

Дирижабль ускорялся навстречу мареву. Мелькнула дурацкая мысль о том, уж ни прав ли был Ньютон с его теорией про притяжение больших масс и ни влечёт ли нас к тому самому Куполу, который, как мы и подозревали, существует и вращается вокруг земной плоскости с чудовищным гулом. Я подумал о странном «человеке с той стороны», о фотографии которого рассказывал Тим, а ему – его дед. Как он мог пересечь черту и не заметить этого? Каким бы хорошим ни был его вездеход, он не мог переплыть Уроборос, не утонув и не попав под удар хотя бы одной из разноцветных молний. Значит ли это, что нас тоже ждёт безболезненный переход в другой мир или другое состояние? Или что-то с тех пор изменилось в небесной механике, и нас расквасит о непреодолимую Твердь?

Потом всё начало светиться. Я смотрел на Тима, он – на меня. Мы видели одно и то же. Волосы на голове стояли ёжиком. Мы походили на двух одуванчиков. То же происходило с волосами на руках, которые выглядели так, будто их опрыскали жидким фосфором. Никакой боли мы при этом не испытывали, только лёгкое покалывание.

Думал ли я в те секунды, минуты или часы о боге? Конечно. Но не о том демиурге, который создавал этот мир, один или в компании, а о том дьяволе, который его захватил и которому призывают поклоняться все без исключения религии, попирающие истинную веру. Вот-вот этот дьявол должен был пронзить тьму своими многокилометровыми когтями и клыками и смахнуть нас в бездну, как безропотную пушинку.

Небесные жернова продолжали издавать сатанинские уханья и визги. Всё дрожало, грохотало и светилось, отчего я полностью утерял способность что-либо соображать. Я превратился в плотный комок никчёмной трясущейся материи, зачем-то по-прежнему наделённый слухом и зрением. И памятью.

Следом за Тимом я добрался до наших кресел. Вероятно, мы нечто подобное предполагали, потому что кресла были снабжены ремнями безопасности. К счастью Кукро не предусмотрел режим катапультирования. Иначе я очень даже запросто мог бы им сейчас воспользоваться, не понимая, что творю, и стремясь лишь к одному – поскорее покинуть эту уносящуюся невесть куда гондолу с моим пока ещё живым телом.

Я не знаю, как ощущает себя человек в падающем самолёте, вжимает его в спинку кресла, трясёт вместе с ним, может ли он пошевельнуть рукой или закричать. Наша дрожь в тряску не превращалась. Она становилась только чаще, если такое вообще возможно, не меняя амплитуды. Я попытался открыть рот и сказать Тиму что-нибудь весёлое и ободряющее, что соответствовало бы ситуации, но не смог произнесли ни слова.

Может быть, попытаться заснуть? Говорят, смерть во сне самая спокойная и приятная. Ты ведь даже не знаешь, что тебя больше нет. Ты возвращаешься туда, откуда начиналось твоё путешествие, как если бы выключал экран, досмотрев очередной реалистичный фильм.