— Не знаю, — обреченно сказал Коля. — Но если представить, что…
— Стоп! Не нарушайте правила. Не будем фантазировать. Можно предположить, что она… Что ей…
Лебедев иссяк. Коля не смел нарушить торжественное молчание, пропитанное работой мысли.
— Вот что, коллега, — сказал Аполлон Григорьевич. — Что-то мы с вами упустили, какую-то деталь. Надо завтра вернуться и еще раз проверить места преступлений. Без этого наш логический домик рушится в прах. Ешьте эклеры…
Уговаривать не пришлось. От умственного труда в Коле разыгрался волчий аппетит. Горка пирожных растаяла как дым. Лебедев не без удовольствия наблюдал, как ребенок уплетает за обе щеки. Здоровый, молодой организм, все отдал сыску. Может, и будет из него толк. Посмотрим…
Как ни рвался Гривцов прямо сейчас нагрянуть в номер Лукиной или квартиру Саблиной, но ему было приказано отправляться домой, набираться сил на завтра. Сам же Аполлон Григорьевич расхотел ехать к развлечениям. Поздно, уже и представление кончилось. Опять только слушать упреки. Он неторопливо отправился к себе в департамент.
* * *
В здании на Фонтанке огни были потушены. Его встретил все тот же старичок-отставник, дружелюбно отдав честь. Лебедев как раз собирался и ему отдать долг вежливости, расспросив ветерана о здоровье. Но тот сунул клочок бумаги.
— Велено вам передать лично в руки, — сказал швейцар.
Лебедев развернул. Торопливым резким почерком было написано:
«Прочь с дороги! Не смейте приближаться. Берегитесь, или последствия будут ужасны».
— Кто принес? — спросил он.
Оказалось, какой-то молодой человек, закрывшись воротником, сунул и убежал. Похож на студента или приказчика, в темноте не разобрать. Аполлон Григорьевич поблагодарил за службу. И только у себя в кабинете дал волю бешенству, швырнув скомканную записку, а затем расколошматив лабораторные колбы, которые под руку попали.
А он еще подумывал отступить! Вот теперь уже точно обратной дороги нет. Мосты сожжены. Угрожать ему, Лебедеву? Да он лично перероет всю столицу сверху донизу. Еще пожалеют, что с ним связались!
Аполлон Григорьевич долго ходил по кабинету, выпуская пар и порой поглядывая в окошко. Тени, что следили за ним вчера, растворились. Набережная Фонтанки была тиха и пустынна. Редкие огни фонарей вырывали у ночи островки мостовой.
Заняться опытами или размышлениями, как планировал, он уже не мог. Нервное возбуждение требовало выхода. Лебедев поймал извозчика и поехал на Офицерскую. Там его примут в любой час.
* * *
Сны актрис — тайна, в которую не следует заглядывать. Вот, например, спит мирная барышня, которая со сцены поет лирические куплеты о весне, вечной любви и прочих томных страданиях. На первый взгляд — нет более мирного существа. И личико розово-миленькое, и реснички эдак трогательно вздрагивают. И храпит вполне музыкально. Но стоит волшебным образом открыть дверку в ее сновидения, как тут же захлопнете. Такое там творится, что и не передать. Кровь режиссеров хлещет ручьями, а головы соперниц-актрис падают как спелые яблоки. Вся ненависть и зависть, что в театре прячется за улыбками и поцелуйчиками, во сне обретает истинное лицо. Во снах актриса расправляется со всеми, кто лучше ее. И только она получает все главные роли. И весь восторг публики — ее. И стоит она одна на краю сцены, вся в крови подружек и цветах поклонников. Счастливая и гордая.