— Подумаешь, юноша совершил самоубийство… Нервы и фантазии. С кем не бывает. Почему вдруг решили, что это убийство?

Вендорф сделал вид, что не понял намека.

— Этого не может быть! — уверенно сказал он. — Блестящий молодой человек, жизнерадостный. Еще вчера заезжал к родителям и делился своими планами. Впереди прекрасная карьера и служба в нашей миссии в Англии. Ему подыскали прекрасную невесту. Какое тут самоубийство…

— Может, невеста не понравилась?

— Аполлон Григорьевич, не время для шуток! Надо что-то делать. Я должен… Мы обязаны найти убийцу хотя бы ради честного имени семьи. Нельзя, чтобы такое пятно легло на древний род.

— Конечно, древний род. Это не какие-то безвестные учительницы-содержанки.

— Господин Лебедев… — Голос Оскара Игнатьевича приобрел стальной накал. — Я не милости прошу, а исполнить ваш служебный долг. Не тратьте время, приступайте. Вдруг убийцу еще можно задержать по свежим следам. Найдите их…

И полковник величаво удалился, предоставив криминалисту поле деятельности.

Не страх перед начальством, а профессиональный долг принуждал. Стараясь не тревожить тело, Лебедев осмотрел голову, шею и руки. Точно сказать пока нельзя, но, кажется, к хлороформу подмешали еще что-то. Это надо выяснять не здесь.

Оставив жертву в покое, Аполлон Григорьевич прошелся по комнате, убеждая сам себя, что ищет следы. Но предметов и деталей он не замечал. Внезапно напало такое отчаяние, такая беспомощность с печалью пополам, что сильный духом мужчина был в шаге от того, чтобы пустить слезу. Ничего не мог поделать с собой. Какие тут улики искать.

Требовалась краткая передышка, чтобы собраться с мыслями. И себя заодно.

* * *

Лебедев сбежал. Бросил на ходу, что вернется через четверть часа, и не дал Вендорфу рта открыть. Побродив по гостинице, он завернул в новомодное заведение, именуемое баром. Подобное место в столице имелось только в ресторане «Медведь». И в «Европейской». Официант за стойкой, или как его теперь называть, сверкал крахмально-белым кителем, излучая само радушие. Он спросил, чего господин желает отведать, есть ликеры, хорошие вина, отличные виски и даже чудо чудес — смеси разных напитков, именуемые «коктейль». Официант произнес это слово в два ударения: «кок» и «тейль», следуя модному правилу.

Лебедев потребовал водки. На лице официанта мелькнула досада, сразу же обратившись благодарной улыбкой. Аполлон Григорьевич не знал, напьется или просто оглушит себя рюмкой-другой. Он знал только, что надо залить тоску нестерпимую. Иначе наделает глупостей. Может, Вендорфу физиономию начистить. Да мало ли что… Хорошо хоть Гривцов не видит, в какую тряпку превратился великолепный друг.

Официант поставил серебряное блюдце, на котором виднелся хрустальный наперсток, пожелал приятного аппетита и отошел. Увидя запотевшую рюмку, Аполлон Григорьевич заглянул к себе в душу и понял, что пить не сможет. И напиться не сможет. И что теперь делать, решительно непонятно.

Позади кто-то вежливо кашлянул.

Лебедев ответил не глядя:

— Передайте полковнику, что скоро буду. Потерпит, ничего не случится.