Затем, спустя две недели после операции поступило известие о бесславном провале восстания дона Хорхе. Он был схвачен на удивление малым количеством охраны, моментально осужден и расстрелян вместе с шефом-лейтенантом. В сообщении также говорилось, что эти двое откалывали шутки, когда шли под конвоем к кладбищу, где уже рылись их собственные могилы.

— И он умер, — заметил Марк, — веря, что я в последний момент испугался и подвел его.

Эта мысль была для него еще одной раной.

— Если бы не это проклятое несчастье… — непрестанно повторял он. — Если бы я был там и мог бы советовать ему… Эта его сумасшедшая неосмотрительность! Вот почему он просил меня приехать. Он не доверял собственным суждениям. И я лежал в это время в вонючем свинарнике, когда бедный вояка шагал на расстрел на кладбище… — Откалывали шутки, когда он нюхал холодный утренний воздух. Huele al cimintero, Don Jaime[325]. Он бы тоже отколол шутку. Но вместо этого… Это была просто неудача, обыкновенное безумство провидения. Но провидение не позволило Марку дать выход своему горю. Под рукой были только доктор и Энтони. Его поведение по отношению к ним после новости о смерти дона Хорхе стало злобным и агрессивным… Словно он считал их лично ответственными за то, что случилось. Обоих, особенно доктора.

— Как идут ваши дела у постелей больных? — продолжал свое Марк тем же насмешливым тоном, которым спрашивал о маленьких пациентах.

— Боюсь, что ужасно, — добродушно ответил доктор Миллер, при этом снимая шляпу и садясь. — Они либо не имеют постелей, возле которых я должен быть — только одеяло на полу — либо не говорят по-испански, а я не владею их диалектом. А как вы себя чувствуете? — спросил он.

— Я? — переспросил Марк тоном презрительного отвращения, как будто на него обрушилась волна сквернословия. — Очень хорошо, спасибо.

— Но слегка притворяется, как епископ Беркли[326], — вмешался Энтони. — Чувствует боль в колене, которого у него нет.

Марк бросил на него каменный, полный ненависти взгляд и затем отвел глаза и стал смотреть сквозь открытую дверь хижины на яркий вечерний пейзаж.

— Не боль, — холодно ответил он, хоть это и была боль, которую он описывал Энтони всего полчаса назад. — Просто ощущение того, что колено все еще здесь.

— Боюсь, это неизбежно. — Доктор покачал головой.

— Я и не предполагал, что этого не будет, — сказал Марк, словно с достоинством отвечая на упрек в бесчестии.

Доктор Миллер нарушил двусмысленное молчание, заметив, что в холмистых равнинах много больных с увеличенной щитовидной железой.

— В этом есть своя прелесть, — заявил Марк, поглаживая воображаемую опухоль на своем горле. — Как я жалею тех кретинов, которых еще в детстве видел в Швейцарии! Боюсь, теперь они напичкали себя йодом до смерти. Сейчас все словно помешались на санитарии. — Он покачал головой и улыбнулся прежней анатомической улыбкой. — Что они там делают в этих холмистых равнинах?

— Выращивают кукурузу, — ответил доктор. — А в перерыве убивают друг друга. В этих горах очень сильна вендетта. Задействован буквально каждый. Я говорил с зачинщиками, пытаясь убедить их забыть старые счеты и начать жизнь заново.