— Ах, монах… Тот самый, что устроил проповедь на центральной площади? — постукивая пальцами по столу, произнёс Комендант. — Это серьёзное преступление, Эстебан. Вопиющей наглости.

— Простите, господин. Мы не знали, что это запрещено. Там, откуда мы пришли, об этом говорят открыто и повсеместно, — виновато понурив голову, заявил Эстебан.

— Так что же получается, монах тоже ничего не знал? Может быть, и он оказался в моём городе случайно?

— Именно так, — облизывая запёкшуюся кровь на губах, ответил пленник.

Комендант, ухмыльнувшись, провёл ладонью по пыльному столу.

— И сколько же вас таких в моём городе? — отряхивая с ладони пыль, поинтересовался комендант.

— Я знаю только Валейтудо, — поведя широкими плечами, ответил Эстебан. — Это имя того монаха. Больше я никого не знаю. Это чистая правда, господин, — потянув цепи и опустившись на пол, добавил он.

— Предположим. А кто помог твоему другу бежать с площади? — положив руки на живот, спросил комендант.

— Я не знаю, — покачивая кудрявой головой, сказал Эстебан. — Честно говоря, я даже не видел того доброго человека.

— Доброго человека? — заёрзав на стуле, спросил комендант.

Эстебан опустил голову. Комендант поднялся и приблизился к узнику.

Под глазом коменданта блеснул глянцевой кожей широкий шрам.

— Этот добрый человек режет людей в моём городе. А я всё ещё комендант этой дыры, и все индульгенции на убийства здесь выдаю тоже я! Понимаешь? — сжимая до треска кулаки, произнёс комендант.

— Господин, я никого не убивал в вашем городе. Клянусь вам! — с наивностью ребёнка в глазах вдруг обратился к коменданту Эстебан. — Прошу вас, отпустите меня! Я обучусь вашим законам и впредь не стану их нарушать! Клянусь вам!

— Не всё так просто, Эстебан, — отряхивая рукав, ответил комендант. — Закон есть закон. Твой друг распространял религиозные бредни! А при попытке его задержания ты избил моих людей. Твой поступок карается либо тюрьмой, либо, при самом благосклонном исходе, прилюдной поркой на площади. Пятьдесят ударов плетью, — многозначительно покачивая головой, добавил он.

— Секите меня, господин! Нещадно секите! Только не лишайте свободы! Я слишком долго был в кандалах. Для меня лучше смерть, чем неволя, — опустив голову, с горечью произнёс гигант.

Комендант взглянул на Эстебана. В полумраке узника почти не было видно, и лишь его большие уставшие глаза смотрели из темноты с надеждой и тоской. Ничего не ответив, комендант грузно зашагал по лестнице и, растворившись где-то наверху, обронил за собой лязг тяжёлого засова.

Через несколько бесконечных минут снова раздался тот же самый лязг, и к Эстебану спустился уже знакомый ему экзекутор.

— Ну что, великан? Готов познакомиться с раскалённой головешкой?! Хе-хе! — растянув рот в мерзкой улыбке, спросил дознаватель.

Эстебан напрягся, глаза его сверкнули ненавистью и гневом.

— Да расслабься ты, черномазый. Господин комендант приказал тебя отпустить. Интересно, чем ты его здесь задобрил, губошлёп? — с ехидной ухмылкой бросил Эстебану экзекутор. — Хотя плевать. Личная жизнь господина коменданта меня не касается.