Я провела прекрасный вечер, сбежав с Джессикой на одну из вечеринок, сполна отомстила Каллену за вчерашнее унижение, да еще и пребывала после всего этого в прекрасном расположении духа.

Умиротворение как рукой сняло, когда я почувствовала, что отрываюсь от земли. И держат меня почему-то за затылок. Моему взору предстал его абсолютно бешеный и неуправляемый взгляд. С удивлением обнаружила, что он вызвал внутри совсем малую толику испуга, но довлело над ним иное чувство, сосредоточившееся внизу живота. Я взглянула на его сжатые губы.

— Не смей так делать! — прошипел Каллен.

— Как? — я даже не пыталась прогнать туман из головы. Приблизилась к лицу перед собой, понимая, что играю с огнем.

Я услышала, как Эдвард шумно вдохнул, ощутила, как напряглось его тело, как рука сжалась в моих волосах. Вторая скользнула к талии, притягивая меня ближе.

— Перестань, — то ли он сказал, то ли я пискнула — разобрать не могла.

Отчетливей всего я сейчас ощущала смешавшееся с сумасшедшим стуком сердца наше одно на двоих отрывистое дыхание. И понять, чье сердце так билось, чьи легкие сокращались в невероятном темпе, у меня тоже не получалось.

То, что я запомнила, наверное, навсегда — это как Эдвард прижал меня к стене. Не могла воспроизвести в памяти, как мы у нее оказались, как так случилось, что мои ноги уже обвивали его талию. Но то, как сильно он припечатал меня к жесткому бетону, как при этом одной рукой крепко сжал грудь, а второй — оттянул волосы, то, как из меня вырвался постыдный стон — этого забыть не получится.

Мои ладони опустились на крепкие плечи, цеплялись за них, словно за последнюю опору. Я впивалась в его губы с такой силой, будто от этого зависело мое дыхание.

Его руки, казалось, были везде: он то держал меня за талию, то сжимал грудь, то проводил ладонями по ногам. Иногда пальцы Эдварда впечатывались в кожу слишком сильно, а губы душили меня. Он отравлял меня поцелуями, прижимался к шее, мучил меня и мучился сам: я слышала его негромкое рычание, и мышцы живота сокращались еще сильнее.

Он целовал меня рьяно и отчаянно, ключицы, горло, подбородок — от каждого касания его губ я то ли кричала, то ли всхлипывала. Лишенная способности действовать, могла лишь изредка впиваться в его кожу, пытаться стянуть опостылевший пиджак и рубашку, ногами прижимать к себе сильнее. Все, что я чувствовала — силу желания слиться с ним сейчас воедино, потерять грани себя.

Он резко дернул за лиф платья, лопнули на плечах тонкие бретели. Белья на мне не было, грудь тут же оказалась в сладком плену его рук и губ. Эдвард протянул руку и зажал мои запястья над головой у стены. Невыносимо; я хотела касаться его, обнимать, чувствовать ладонями упругость тела. Сражалась за право ласкать его в ответ, но Каллен лишь раззадоривал мое желание.

Когда платье бесформенной кучей кто-то из нас отбросил к окну, а я осталась совершенно обнаженной, он прижался лбом к моему лицу, дыша загнанным зверем.

— Ты пьяна, — прошептал Каллен.

— Так даже лучше. — Он отпустил мои руки, и я обняла ладонями его лицо. — Милый мой, родной мой…