Мужики прям на глазах оживают, щечки покрываются румянцем, глазки загораются. Мамочки! Чего это они?

— Госпожа ведьма, — обращается ко мне этот, который фальцетная мечта церковного хора, — вам тут вчера помогал мой брат с родичем. Картину вашу срам… красивую вешали над входом…

Срам… это, видимо, срамная. Ну… вообще-то очень даже скромная, для моего мира. Подумаешь… полная луна и ведьма с котом на метле. Ну, слегка ноги оголены… до середины бедра. Ну дык, это ветер-озорник. А все остальное — очень даже скромное. Ладно, отвлеклась.

— Ааа, да, помню. Я им еще мылко свое волшебное дала — отвечаю.

— Да! — почти выкрикивает стоящий чуть дальше мужик-медведь, лохматый и бородатый.

Оу, кажется, я понимаю, чего мужички притопали.

— Вы за мылом пришли? — скорее утверждаю, чем спрашиваю.

— Да! — опять этот мужик-медведь.

— Вам три кусочка?

— Да!

Сушеная валерьянка! У этого медведя брачный гон, что ли? Чё он так орет?

— Сейчас приготовлю, присядьте пока вооон за тот столик, возле окна.

И что? Думаете, кто-то присел? Неа. Стоят все трое, глаз с меня не сводят. Я беру мыло, они смотрят, складываю в пакетики — следят. Как собаки за косточкой: пристально и внимательно, вдруг, сама щаз сожру эту косточку, а им не дам.

— А скажите, подействовало мылко, да? — типа утверждаю.

— Брат сказал, жену как подменили. Всю ночь с ней любились, как в молодости, а теперь она разрешила ему на рыбалку с друзьями идти, даже завтрак и бутылку положила — в фальцетном голосе почти слезы. — А моя меня не отпустила.

Жалуется он мне, понимаешь ли.

— Да!

Твою кочерыжку, уймите кто-нибудь этого голосистого, чуть не померла от неожиданности!

Сложив мыльные брусочки в красивые пакетики, перевязанные лентами, отдаю покупки в дрожащие от нетерпения руки мужиков, получаю весьма щедрое вознаграждение и душевно прощаюсь.

Уже почти на выходе третий из мужиков, который все это время вообще стоял и не отсвечивал, вдруг говорит:

— У вас тут доска отвалилась — показывает на обшитую под дерево стену, за моим прилавком, под лестницей.

Он рукой касается доски, и та просто вываливается на пол. Надо же, а я тут столько хожу и уборку делаю, а на доску внимания вообще не обратила.

— Я могу починить, тут просто прибить ее и все — говорит мужик.

Но я уже зависаю, потому что вижу, что там не одна доска держится на соплях, а еще я вижу, что эти деревяшки никогда прибиты не были. А это значит…

— Так, все, уважаемые, вам пора. Мне нужно закрываться — говорю, буквально выпихивая их в спины на улицу.

— Вы же только что открылись — решается проконтролировать меня писклявый.

В ответ я так на него смотрю, что уже он начинает усердно выталкивать своих дружбанов, чтобы не задерживать госпожу ведьму, а то еще покусает, бешенством заразит.

Закрываю дверь, едва последний из них переступает порог, защелкиваю замок и бегом туда, где, по моему мнению, и спрятан тайный ход.

Тяну руками за следующую дощечку, и она легко выходит. За ней еще одна и еще. Заглядываю в образовавшуюся дыру и ничего не вижу. Тааак, где там у меня был фонарик?

Быстренько нахожу маленький железный фонарик в одном из шкафчиков прилавка (кстати, очень удобно придумано), включаю его и ступаю в темноту. Узкий белый луч света выхватывает из темноты густые холмы пыли и развесистые гроздья паутины. А еще пару десятков мышиных какатулек. Оу, надо срочно завести кота.