– Кому стрелять, здесь есть и без вас, – вздохнул Раден.

Они вошли в свободную комнату, судя по расставленным партам, бывшую когда-то классом.

Окна были распахнуты настежь. Легкий, слегка прохладный по ночной поре воздух свободно струился с улицы, и было в нем нечто такое весеннее, невыразимое словами, что барону захотелось позабыть про кровь и смерть. Только любоваться смутно видимым во мраке чудесным лицом, слышать милый голос, ощущать рядом присутствие той, кого и вдали увидеть – непередаваемое счастье.

Напрасно пытались напомнить о настоящем валявшиеся на полу стреляные гильзы, а слабый запах пороха не мог заглушить доносившихся снаружи ароматов.

Ночь, двое стоявших у окна в пустом классе и тишина, подчеркнутая изредка доносящимися снизу голосами.

– Что вы молчите, барон? – первой нарушила затянувшуюся паузу девушка.

– Наслаждаюсь звуками вашего голоса, – признался Раден.

– Я, кажется, ничего не говорила, – с легким смешком напомнила Ольга.

– Я не вообще, я сейчас… – Давно гусар не был настолько смущен. Он даже стал больше косить от своего смущения, чувствовал это и смущался еще больше. На этот раз – своего вида.

Барон вновь умолк. Приходящие в голову слова казались банальными. Другие – излишне откровенными, способными ненароком оскорбить девушку.

– Я сегодня, кажется, убила человека, – неожиданно призналась Ольга. – Выстрелила из винтовки, а он упал. Тогда ничего не думала, грохот, свист пуль, а сейчас вспомнила и… Он же был живым!

– Все погибшие когда-то были живыми.

– Но этого сразила я!

Барон вздохнул. Кадровый военный, он был далек от подобных переживаний.

– Вы определитесь, Ольга Васильевна. Одно из двух – или никаких мыслей о свершенном, или стрелять не надо вообще. Да и запомните: в бою на той стороне людей не бывает. Есть враги, которых надо уничтожать всеми средствами. Вы сами доказывали нам, что ни в чем не уступаете мужчинам, а теперь… Только не подумайте, будто я призываю вас к чему-то. То есть нет, призываю, – поправился ротмистр, – но к одному. Подумайте, нужно ли вам это? Доказательства вашей доблести, попытки сравняться с солдатами. Зачем?

– Вы спрашиваете зачем? – с оттенком горечи произнесла Ольга. – Скажите, барон, вы мечтали когда-нибудь? Я говорю о мечте, а не о желании. Желания есть у каждого человека.

– Мечты, наверно, тоже, – не согласился Раден. – А я… Разумеется, мечтал. В корпусе и училище мечтал поскорее получить золотые погоны, мечтал о встрече с государем. Наконец, на войне мечтал о победе.

– Ваши мечты были вполне реальны, – вздохнула Ольга.

– Только моя последняя мечта осталась неосуществленной, – горько заметил барон.

Девушка словно не слышала его. Она сейчас пребывала в плену собственных мыслей и не нуждалась в собеседнике.

– Когда началась война, я очень пожалела, что родилась не мужчиной. В первый же день дядя добровольно надел мундир, ушли на фронт многие знакомые, а нам оставалось только ждать их возвращения. Кто-то отдавал жизнь за государя и родину, совершал подвиги, делал нужное дело, для меня же все оставалось почти по-прежнему. Те же уроки в гимназии, тот же дом – словом, все, словно не было войны. Мне так хотелось сбежать, поступить в какой-нибудь полк, но кто бы меня принял? Даже переоденься я в мужской костюм, никто бы не поверил, что перед ним юноша.