На лестнице, ведущей на террасу, их встретила довольно простенького вида женщина, и мамочка, прикрыв рот веером, шепнула Кэрол, что служанкам, право, не подобает одеваться так пышно. Кэрол завидовала, что у мамочки есть веер.

На террасу вело столько ступенек, что, когда они поднялись наверх, Кэрол ужасно запарилась и потеряла желание разговаривать. Пусть себе мамочка восторгается великолепным видом на море, пляж и даже улицы Тенье. Мамочка верно подметила, что казино выглядело очаровательно, а лужайки для гольфа — необычайно мирно. Правда, при вилле оказался собственный плавательный бассейн. В бассейне плескалась и верещала целая куча детей, и, с точки зрения Кэрол, это портило весь пейзаж.

Крестоманси читал в шезлонге. Когда гости подошли, он поднял голову и ошарашенно заморгал. Затем он, видимо, вспомнил, кто они такие, и поднялся, чтобы весьма учтиво пожать им руки. На нем был отменно скроенный костюм из натурального шелка. Кэрол мигом поняла, что он стоит никак не меньше мамочкиного парижского платья. Взглянув в лицо Крестоманси, она мысленно ахнула: «Боже мой! Да он вдвое красивее Фрэнсиса!» Она быстренько подавила эту мысль и спрятала ее подальше. Мысль была из тех, про которые Кэрол даже мамочке не рассказывала. Но это вовсе не значило, что Крестоманси ей понравился: слишком уж высок, волосы слишком уж черные, а темные глаза слишком уж сверкают. Кэрол сразу стало ясно, что проку от него будет не больше, чем от мистера Разумберга, а мистер Разумберг напомнил ей Мелвилла.

Тем временем мамочка говорила, задержав руку Крестоманси в своих:

— Ах, сэр! С вашей стороны так любезно прервать ради нас свой отдых! Но ведь даже мистер Разумберг не обнаружил, что мешает нашей девочке по-прежнему видеть сны…

— Ничего-ничего, — ответил Крестоманси, отнимая руку. — Откровенно говоря, мне интересно посмотреть на случай, поставивший в тупик самого Разумберга. — Он обернулся к той служанке, что встретила их у террасы. — Милли, не проводишь ли ты миссис… ммм… О’Лень вниз, пока я поговорю с Кэрол?

— Что вы, в этом нет необходимости, сэр! — с улыбкой возразила мамочка. — Я никогда не оставляю мою лапочку одну! Кэрол знает, что я буду тихонечко сидеть в уголке и нисколько не помешаю!

— Неудивительно, что Разумберг ни до чего не докопался, — вполголоса заметил Крестоманси.

И тут — Кэрол, гордившаяся своей наблюдательностью, так и не поняла, что произошло, — мамочки почему-то на террасе не оказалось. Сама же Кэрол сидела в шезлонге напротив Крестоманси, который тоже сидел в шезлонге, и слышала, как затихает вдали мамочкин голос: «Я никогда не отпускаю Кэрол одну… Она же мое единственное сокровище…»

Крестоманси устроился поудобнее, откинувшись в шезлонге и скрестив длинные элегантные ноги.

— Ну что ж, начнем, — сказал он. — А теперь будьте так любезны, поведайте мне, что и как именно вы делаете, когда создаете сон.

Об этом Кэрол рассказывала уже раз сто, не меньше. Она снисходительно улыбнулась и начала:

— У меня в голове появляется такое особенное чувство, и я сразу понимаю, что вот-вот родится сон. Понимаете, сны являются, когда им угодно, и их нельзя ни остановить, ни отложить. Поэтому я говорю мамочке, и мы идем наверх, в мой будуар, и там мамочка устраивает меня на специальной кушетке, которую сделал мне мистер Хитри. Потом мамочка запускает грезограф, катушка начинает крутиться, мамочка на цыпочках уходит, и под тихое жужжание я мирно засыпаю… И тогда приходит сон и увлекает меня…