Затем Корнеев попытался осторожно открыть ключом хлипкую дверь дешевой квартиры, но она оказалась запертой на внутренний засов. Женька посмотрел на Пилюгина, они отошли к стене, затем разбежались и одновременно ударили ступнями ног рядом с личинкой замка, сконцентрировав двести килограммов живого веса в одной точке.

Дверь с треском распахнулась, и, обгоняя доктора, Корнеев влетел в комнату. Он увидел Данилу, привязанного к креслу и не подававшего признаков жизни. Навстречу ему от кресла вскочил длинный молодой мужчина в очках со шприцем в руке. Другой мужчина, плотный и с усиками, лихорадочно прикручивал глушитель к «вальтеру», стоя спиной к окну.

«Железный Дровосек», – пронеслось в мозгу Корнеева, – «Железный Дровосек». Ему казалось, что тело его налилось чугуном и он едва двигается, приближаясь к усатому. А тот уже поднимал пистолет и передергивал затвор.

«Железный Дровосек», – снова промелькнуло в голове. Он перенес вес тела направо и, не размахиваясь, сжимая и выкручивая кулак в полете, всадил его в переносицу американца. Что-то хрустнуло, и тот мешком осел на пол.

«Железный Дровосек», – стояло эхо в его ушах. Он повернулся ко второму цэйрушнику, который хотел бежать, но попал в цепкие объятья доктора. Корнеев схватил американца сзади за плечи, вырвал из рук Пилюгина и рывком развернул к себе.

– Не надо, я доктор, – закричал тот по-английски.

– Ты дерьмо, – выдохнул Крендель и ударил его лбом в лицо так, что струя крови брызнула тому на сорочку.

Потом он бросился к топчану, схватил со столика медицинские ножницы и стал перерезать липкие ленты, которыми был прикручен Данила. А доктор уже слушал его стетоскопом, и по тому, как чернело лицо врача, Корнеев понял, что сердце Булая молчит.

Пилюгин снял стетоскоп, не торопясь подошел к американцу, сидевшему на полу с залитым кровью лицом, сжал ему своей мясистой клешней горло и тихо сказал по-английски:

– Что вводил? Говори, что вводил…

– ЛСД, – просипел тот, выталкивая языком выбитые зубы.

Пилюгин раскрыл саквояж, лихорадочно копаясь, нашел ампулу адреналина, набрал шприц и сделал Даниле прямую инъекцию в сердце.

– Теперь в госпиталь, Женя, как можно быстрей.

В это время к дому с разных концов подлетали другие сотрудники резидентуры. Они бросали машины на тротуаре рядом с подъездом и выстраивались полукругом перед дверью, а из переулков бегом стягивалась американская группа прикрытия, на ходу вытаскивая из-под пиджаков резиновые дубинки и баллончики с парализующим газом. Примчавшиеся вслед за сотрудниками резидентуры немецкие контрразведчики с изумлением наблюдали, как семеро русских, деловито покидав пиджаки в кучу, снимали брючные ремни и наматывали их на кулаки. Первые американцы уже достигли заслона, и завязывалась потасовка, когда резкий крик старшего заставил их отступить. Дверь подъезда открылась – и все застыли, увидев Корнеева и Пилюгина, выносивших безжизненное тело Данилы. Его положили в ближайшую оперативную машину, доктор сел рядом и, сжигая резину, машина помчалась в госпиталь.

Корнеев подошел к старшему среди американцев, посмотрел ему в глаза, отвернулся и зашагал к своей машине.