Светлана не знала, что, выйдя из метро и увидев свой дом, Булай минутку постоял на месте, потом поднял рюкзак и вернулся в подземку. Он поехал на Казанский вокзал и сел в первый попутный поезд до Арзамаса. Данила расстался со Стебловым всего полутора суток назад и снова возвращался к нему, чтобы провести с ним очень важный разговор, может быть, самый важный за всю его прошедшую жизнь.

Рано утром Булай постучал в дверь домика Стебловых и вскоре увидел обрадованное лицо своего друга.

– Вот не ждал, милый, вот не ждал. Уж не стряслось ли с тобой что? – говорил Сергей, пропуская Данилу в комнату. Навстречу из спальни выходила заспанная Софья, и по ее лицу Булай видел, что и она рада его быстрому возвращению. Здесь он чувствовал себя как дома.

– Милые мои, дорогие, всю ночь в вагоне не спал. Дайте сначала в себя прийти, а потом поговорим, ладно?

Так и решили. Легли спать. Даниле, как всегда, постелили на диване. Проснувшись, Булай по обычаю обнаружил, что хозяин уже на службе, а с кухни доносятся звуки софьиной деятельности. Где-то за окном были слышны крики их гуляющих ребятишек. В комнате лежали солнечные блики тихого и светлого зимнего утра.

Приведя себя в порядок, Данила вышел к Софье. Она уже накрыла стол и поджидала гостя. Супруги Стебловы были провинциалами, новомодную кухню не знали и питались по старинке, как их отцы и деды. На столе стояла горячая сковорода с жареной картошкой, миска с соленьями, творог и сметана.

– Ну, богатырь, ступай к столу. Мы-то уже позавтракали.

– Думаешь, осилю столько? Я уж отвык с утра много есть.

– А ты привыкай. Знаешь, почему в народе с утра много едят? Думаешь, физический труд этого требует? Это только половина правды. Я вот за Сереженькой много человеческой беды насмотрелась. Сколько горемык к нему приходит! И ведь не только в церковь. Бывает, и домой забредут. А он, Сереженька-то, он от Бога священник. Придет к нему человек какой-нибудь, жизнью измученный. Его, бедного, лихоманка трясет, голос дрожит, на плач сбивается. Нервы плохие. Так Сережа его первым делом за стол усадит, чем Бог послал, угостит. Напитает человека, напоит чайком, а сам с ним потихоньку успокоительно говорит. Глядишь, через часок человек преображается. Уж вразумительно может о горе своем рассказать, здраво рассуждает. С ним уже и доходчиво говорить можно. Значит, в еде есть укрепление нервов. Вот ты с утра напитался, как следует, и беда тебе не так страшна, правда?

– Ну ты, Софья, психолог. Такие вещи понимаешь, может, и академикам непонятные. Значит, думаешь, мне сегодня крепкие нервы нужны будут?

– Не знаю, Данила, какие нервы тебе нужны, но что в тебе переворот происходит, это я вижу. С самого первого раза поняла. Вы, мужики, влюбленность скрывать только друг от друга умеете. А от женщины – нет. Только вот одного я не знаю, уж не запутался ли ты, буйная головушка, со своими любовями. Жену твою я не видела никогда, да судя по тому, что ты о ней и слова не проронил, не по ней у тебя сердце колотится. А дети как же?

– Соня, дорогая, прошу, не пытай меня. Тебе не смогу рассказать. Стесняюсь я тебя, хоть, может быть, ты лучший совет дала бы, чем Сережа. Я все-таки хочу с ним крепко посоветоваться. За этим и приехал.